Тихий шепот любви
Шрифт:
— Неужели ты винишь себя? — Лора поставила на пол блюдце с чашечкой.
— Нет, но с другой стороны, иногда мне кажется, что я просто не до любила Жака. Может быть, если бы чаще говорила, что люблю, что хочу с ним чего-то больше чем простой жизни, то он не присягнул перед этими свиньями.
— Все виной игра тех кто выше. — Лора выдохнула дым. — всегда будут страдать те, кто невинны из-за игры в «правых» этих уродов. И, кстати, об уродах… — женщина вынула небольшую фотографию. — вот этого хмыря следует уничтожить.
— А кто это? — спросила Мелиса посмотрев на изображение.
— Предатель Андрей. — Лора окунула окурок в недопитый осадок кофе, — он расположил свой лагерь на хуторе, но на счет этого, я не переживаю. Только эта разведка требует предельной осторожности.
Спустя час Лора вернулась в спальню Баше. Женщина читала библию, и заметив напарницу на пороге, отложила чтение в сторону. Она всегда замечала, когда Лору душило тоскливое чувство печали, что обвивало кольцами, словно удав. В такие моменты, ее прекрасное, бледное, аристократичное лицо сливалось с дымом сигарет, и даже глаза становились тусклее. Да только сейчас этот взгляд поистине тоскливым, щенячьем. Растворяясь в собственном забвении, Лора аккуратно села на край кровати еврейской «сестры». Нежные пальцы Баше коснулись спины, и Лора выгнулась, чувствуя, как мурашки словно тоскливые кошки рассыпаются по телу.
— Знаешь, закрыв глаза не уйдешь от проблем, Лори. — Баше вздохнула. — и самое паршивое, что я не могу тебе ничем помочь.
— Разве я что-то просила? — Лора открыла глаза, и повернулась к оппонентке. — Баше, ты и так единственная, кто меня по-настоящему понимает. Мелиса, да… — женщина снова закурила, и речь ее больше напоминала оправдание. — она словно сестра мне по крови, а ты, словно любовница, что никогда не должна встретиться с женой, но ты ближе сердцу. Ты чувствуешь меня здесь…Лора поднесла раскрытую ладонь девушки и приложила ее к сердцу. — ты словно считаешь каждый стук. Читаешь библию? — удивленно спросила женщина. — неужели у тебя еще осталась вера?
— Если хочешь знать, то солнце продолжает вставать над землей, а значит, Бог еще не отвернулся от нас. — Баше улыбнулась. — что тревожит тебя? Я вижу, как ты волнуешь, но мне не прочесть в твоих глазах причину.
— Я переживаю за Нику. — Лора выдохнула колечком дым. — не представляю, где она сейчас может быть.
— Ты надругалась над ней, как один из этих грязных уродов в бордели, и еще удивляешься, что девочка хотела сбежать от тебя? — Баше ухмыльнулась. — ты слишком далеко зашла в своем желание воспитать «идеальную» девушку, служанку, рабыню или кого ты там пыталась создать. Она личность, и весьма себе неслабая. Я поняла это, когда после ваших с Мелисой домогательств, она столкнулась со мной в коридоре. Знаешь, было любопытно видеть ее ненависть к тебе, желание убить возможно, но таковое было. В любом случае, она не пропадет. Девчонка с подвешенным языком, с инстинктами хищника. Такие держаться на плаву до последнего.
— Все, что ты любила превратилось в пепел. К чему все идет?
— Ну, то что в пепел это точно. — Баше снова раскрыла библию. — в конце концов, никто мне не обещал, что я спасена от геноцида, и никто кроме Бога не может знать, когда придет моя кончина, где в роли палачей окажутся эти…
— Если кто-то захочет отнять тебя у меня, то я буду сражаться с тобой спина к спине до последнего вдоха. — прошептала Лора. — никто не смеет отнимать у меня то, что принадлежит мне. Понимаешь? Мне!!!
— Твоя благодетель ведет тебя на пути к безумию. Лори, ты уже людей оцениваешь, как вещи…
Лора могла существовать только днем. Ночью ее тысячи безумных лис вырывались наружу, разламывая ребра, вырывая куски души заставляя скулить, запутываться в простынях, теряться в иллюзиях и реальности не понимая, где и с кем она сейчас.
Глава 8
Ника.
*Лагерь Андрея.
*Четыре месяца спустя.
И я шепчу его имя словно одержимая мыслью, что сейчас он войдет, и заберет меня вновь. Я хочу почувствовать вновь, как его грубые ладони прикасаются к коже. Мне остается только кричать от той разрывающей мое сердце дикой боли, и слушать тихий шепот любви губ того, кто больше не сможет любить. Я словно прирученная птица желаю свободы. Словно приручённая пантера, что ластится в руках, но сердцем живет не здесь. Сколько ты еще будешь мне снится? Сколько
Выть волком становится привычкой от которой следовало бы избавляться, хотя я и могла пасть перед очарованием этого самого Андрея, но все же, мое сердце больше не способно любить мужчин. Странно? Нет. Каждую ночь засыпая, я подолгу смотрю в окно, через которое можно сосчитать звезды, и мои плечи вздрагивают от прикосновений, но стоит обернуться, как я понимаю, что никто меня не дотрагивается, а ощущения лишь фантом того, что называют «воспоминания», что звалось когда-то счастьем. Мне не хватает Генриха, и, хотя я понимаю, что наши отношения больше напоминали брат/сестра, но все же, мое сердце болит по нему, а заменять этого мужчину остальными я просто не стану. Зачем мне другой мужчина, если, закрывая глаза при поцелуях с Андреем я вижу Генриха, но как только этот поцелуй прекращается, то я вижу не рыжие локоны того, кто подал мне руку, а его…другого…чужого.
Была причиной моих страданий и Лора. Я каждый день просыпаюсь с мыслью о ней, с переживаниями и порывами броситься прочь из этого русского лагеря, чтобы дойти до дома той, кто научила выживать в ситуациях дикой опасности, постучаться в двери той, кто смотрит свысока своим строгим взглядом, одновременно гладит щеку и бьет кнутом, но все же остается преданной тебе, остается на твоей стороне. Я хотела открыть глаза и увидеть пепелище вокруг, но только бы в этом пепелище меня обнимала Лора. Странно все это, и, хотя я не была сторонницей женской любви, женских связей, но какая-то привязанность была. Она соединяет нас словно пуповина, и иногда мне кажется, что мое тело горит огнем, пламенем, трясётся словно в одержимости, когда на том конце в агонии собственного безумства утопает Лора.
Я сижу на высоком булыжнике, что стоит возле спокойной, небольшой речки. Поджав колени к груди, и обнимая руками чашечки, я наблюдаю за Шурой и Марией. Шура командир полка, и просто прекрасная женщина, чьи голубые глаза так и напоминают мне воду этой реки. Такая же чистая, непорочная, нежная. Среднего роста, такого же телосложения. Ей двадцать восемь лет, и при своем возрасте, она выглядит, как подросток, которому просто пришлось повзрослеть. Ее длинные русые волосы собраны в тугую косу, которую при мне она распускала всего два раза. Шура сторонница строгих нравов, дисциплины и послушания в рядах своего полка. Вечная виновница несостоявшихся домогательств Андрея. Словно чувствуя своим нутром, она постоянно вваливается в коморку мужчины, когда тот распускает своим длинные руки слишком перегибая палку. Порой мне кажется, что между ними существует барьер, который каждый пытается нарушить, сломать, чтобы просто дать друг другу пощечину, но нужно признать, что с Шурой Андрей ведет себя колко, но все-таки сдержанно. Со мной Шура особо не общается, ибо считает, что именно я виновница торжества для Андрея, и именно из-за меня он распетушился сильнее прежнего, а я стараюсь просто не обращать на нее внимания, ибо мне и без нее есть, о чем думать.
В отличии от Шурочки, наша санитарка Мария — это полнейшая противоположность командирки. Сдобная, пышнотелая женщина с самой красивой улыбкой, какую только могла сотворить природа. Румяные щеки, курносый носик и эти ее хитрые, кошачьи, блестящие глазки чистого, насыщенного зеленого цвета. Ее волосы длиною чуть ниже плеч, и спрятаны под белой косынкой, но все же непослушные прядки выбиваются сквозь ткань, и Андрей, что так любит женщин, останавливается каждый раз, когда непокорные пряди нужно убрать за ухо. Низкорослая женщина тридцати девяти лет с золотыми руками и сердцем. Как я поняла, Мария родилась на Украине, и именно поэтому в разговоре часто пользуется двумя языками сразу, но солдаты, Андрей и Шурочка понимают все, о чем толкует санитарка. Мария любит помогать, и при чем делает это от чистого сердца. Так, например, она постоянно защищает меня от нападок Шуры, и в случае несправедливости, всегда ходит и просит за солдат перед Андреем. Он, конечно, тает от одного того, что Мария к нему обращается, и всегда дает добро на ее просьбы.