Тихий уголок
Шрифт:
– Цифры имели отношение к дозам, – сказал он. – Главное в такого рода зельях – то, что если вы приняли слишком мало, случится всего-навсего расстройство желудка, а если принять слишком много – вырвет. Как от рвотного. И нужно точно знать, сколько принять. Я посмотрел в библиотеке и записал себе на бумажке. Затем, когда понадобилось в чем-то хранить яд, я оторвал уголок, а остальное положил под промокашку, потому что спешил. И бросил яд в свой стакан, когда мы с Сандрой вместе пили перед тем, как отправиться спать. Теперь я это помню, – внезапно он поднял голову. – Кажется, я что-то слышу. Машина.
Лора взглянула на него и собиралась вроде что-то сказать, но
Они ждали, но ничего не происходило. Слышался только треск кузнечиков.
– Ничего, – сказал Майкл. – Должно быть, я перенервничал.
– Не могу вообразить, чтобы ты оказался самоубийцей, – почти изумлённо сказал мистер Ребек. – Я и теперь не могу себе этого представить всерьёз.
– Я тоже, – сказал Майкл. – Ни тогда, ни теперь. Это трудно объяснить, но я так и не понял, что собираюсь кончать с собой. Не так это было, как мы представляем себе сознательные действия – когда планируешь, живёшь с этим, просыпаешься утром и говоришь: «Ещё через два дня я приму яд и умру». Для этого требуется что-то такое, что мне несвойственно. Даже когда я высмотрел смертельную дозу и записал её, это было, чёрт побери, всего-навсего интеллектуальное любопытство. Что-то такое, что уместно вставить, если возникнет пауза в разговоре. Но не могу вспомнить, чтобы я когда-либо говорил себе: «Послушай, ведь ты больше не хочешь жить. Ты собираешься покончить с собой как можно скорее и разделаться со всем этим». Никогда я такого не говорил.
Он снова взглянул на Лору.
– Думаю, именно этого Лора никак не может мне простить. Она хочет, чтобы самоубийцы были честны сами перед собой – выбирали смерть и храбро искали её. Я этого сделать не мог. Я не был достаточно храбр или достаточно честен. Лора во мне разочаровалась. Вполне понятно.
– Вовсе не так, – сказала Лора. Она не повернула головы. – Я не имела права кого бы то ни было просить быть честным. Вовсе не так. Но оставить свою смерть на пороге своей жены, так умереть, чтобы это и ей угрожало – не знаю, право, что и думать. Если бы знала, так сказала бы.
– Да. Нехорошо вышло.
Ощутив необходимость коснуться чего-то живого, мистер Ребек протянул руку и погладил черные перья Ворона. Птица вздрогнула, но не шарахнулась, и мистер Ребек оставил руку на пыльных перьях. Он чувствовал, как бьётся сердце Ворона.
– Может быть, он не знал? – предположил мистер Ребек. – Мы делаем так много разных вещей, так и не поняв, что мы их сделали. Он не подумал, что Сандру обвинят в убийстве.
Майкл покачал головой.
– Подумал. И всё-таки, спасибо вам, – больше он ни на кого из них не глядел, не смотрел и на дорогу. Казалось, будто он с огромным интересом изучает белое облако, походящее по форме на лошадиную голову.
– Я знал, – сказал он. – Здесь по-настоящему нет обходного пути. Я чувствовал, что Сэнди довела меня до самоубийства, и что было бы только справедливо, если бы она пострадала. Смешно, что я так горячо верил в справедливость. Я всегда начинал свой курс истории, сообщая студентам, что если они рассчитывают услышать серию киносценариев, где хорошие ребята в конце побеждают, они могут сразу отправляться домой. Потому что хорошие ребята не только
– И студенты должны ходить в колледж, чтобы это выучить? – спросил Ворон. – Чёрт возьми, да птицы узнают это ещё до того, как поймут, что они – птицы.
– Люди тоже узнают, – сказал Майкл. – Но это их несколько беспокоит, и они предпочитают избегать данной темы в целом. Я обычно говорил в аудитории: «Справедливости нет. Справедливость – это концепция, созданная людьми, инородное тело во вселенной. Тигры не поступают ни справедливо, ни несправедливо, когда, к примеру, убивают козлов или людей. Не существует такой вещи, как абстрактная справедливость. Существует такая вещь, как закон. Разница должна быть очевидна». Это – старая песня, отнюдь не Морган её сочинил, но студентов она всегда впечатляла. – Лора ничего не сказала, и Майкл вздохнул. – Что ж я могу тебе сказать, Лора? Что я перепутал справедливость и месть? Люди их здорово путают, и так было всегда. Это – не оправдание. Я никогда не допускал, что думаю, будто моя жена должна умереть из-за того, что вызвала мою смерть, но идея была именно такова. Это казалось вполне справедливым.
– А все твое неприятие смерти? – спросила Лора. – Это была ложь? Вся борьба за то, чтобы не расстаться с жизнью, все твои крики, что Сандра тебя убила – ты это все время знал?
– Нет, не знал. Пока не прилетел Ворон, я ничего не помнил о своей смерти. Только что она – от яда, и что это имеет отношение к Сандре. Вот и всё.
Лора молча наклонила голову, не глядя на него, и вдруг Майкл заорал:
– Чёрт возьми! А как ты думаешь, что я чувствую? – голос его колокольным звоном разнесся в голове мистера Ребека, так что больно стало слушать. Казалось, в мозгу у мистера Ребека раскачивается огромный маятник.
– Как ты думаешь, что я чувствую, зная, что я достаточно надоел себе, чтобы покончить с собой и достаточно мстителен, чтобы попытаться кого-то за собой увести? Отчетливо зная, не имея ни малейшей возможности закрыть глаза на то, что я – лжец, трус и убийца в любом смысле, только не на деле? Зная, что я никогда не любил Сандру и пытался её погубить, за то что она не любит меня? И я это спланировал, спланировал всю эту дребедень, детскую губительную затею, а потом обо всём позабыл, ибо события не развивались по сценарию, который я выдумал. Боже, что я был за человек, как я, должно быть, ненавидел!
– Я бы не стал так биться головой об пол, – сказал Ворон. – То есть, ты ничего с этим не можешь поделать. В любом случае, её освободили. Счастливый конец. Остальное – неважно.
Майкл покачал головой.
– Важно. А вот как это кончается, отныне не имеет значения, – его голос зазвучал спокойнее. – Забавно обнаружить, что я вовсе не любил Сандру. Я-то всегда считал, что люблю её.
Мистер Ребек почувствовал, что собранное тело Ворона зашевелилось под его рукой, и подумал: «Хотел бы я, чтобы этого не случилось. Я хотел бы от всей души, чтобы снова настал июнь, поздняя весна, последние дни перед тем, как начинает жарить, и ничего этого не случилось бы». Он увидел, как Лора медленно подняла взгляд и смотрит в глаза Майклу, и, ничуть не удивившись, понял, что произошло между ними этим утром. «Положим, это – чудесная вещь, – подумал он. – Даже что-то вроде чуда. Но я, кажется, не могу на это правильно отреагировать. Я слишком стар для внезапной красоты, для цветка, который появляется без бутона, и гибнет, не образовав плода. Что же теперь с нами случится? О, Боже мой, как я желал бы, чтобы снова настала весна, поздняя весна, дни перед тем, как начинает жарить».