Тихий уголок
Шрифт:
– Майкл…
– Один разок. Одна попытка – и всё. Больше не надо.
Он выставил руку. Она без колебаний потянулась, чтобы коснуться руки рукой. Солнце уже нагрело листву, а город наполнился шумом машин и детей; и Майкл с Лорой, влюблённые, потянулись друг к другу, чтобы взяться за руки, как влюблённым и положено. Была точка в пространстве, где руки их, лёгкие, как дыхание, встретились и стали, казалось, одной рукой, сквозь которую светило солнце и падал лист. Некоторое время они с надеждой смотрели на своё рукопожатие. Затем каждый постепенно опустил взгляд, чтобы посмотреть в глаза другого, вроде
– Ничего, – сказал Майкл. – Я и не думал, будто что-то получится.
– А я что-то почувствовала, – сказала Лора, не в силах вынести печали в его голосе. – По крайней мере, мне кажется, что почувствовала. Возможно, это только воображение…
– Не лги мне, даже чтобы доставить удовольствие. У нас нет времени на ложь.
– Хорошо, – сказала она. – Я ничего не почувствовала. Ничего не вышло. Мы вообще не можем друг друга коснуться. Когда я честно говорю, ты себя лучше чувствуешь? Для меня это так же болезненно, как и ложь.
– Ничего страшного, Лора, – он уронил руку вдоль туловища. – Это неважно.
– Это важно! – вскричала она. – Вот почему я даже теперь не могу удержаться от зависти к Сандре. Что бы она ни брала у тебя, она хотя бы могла отдать вот столечко тепла. А я – ничего. Только моё общество и приятные слова.
– Лора, – сказал Майкл. – Лора, Лора. Сандра немного иначе смотрела на вещи. Для неё обнимать друг друга и спать вместе – это был способ брать. Мы никогда не занимались любовью. Не знаю, чем же это мы занимались, но то была не любовь, оно всегда умирало к утру, – он рассмеялся. – Я тебе кое-что скажу. Однажды мне ужасно понравилось одно стихотворение Эмили Дикинсон – или ещё чье-то. Я помню только одну его строчку, а там говорится: «Душа стремится быть сама с собой». Я любил её всем напоминать. Как-то я её процитировал одному своему другу, и он сказал: «Возможно, но при этом тело бросается на постель чёрт-те знает с кем». Я помню, как он мне это сказал.
Он довольно долго глядел на Лору, ничего не говоря. Один раз он потянулся, как если бы снова попытался дотронуться до неё, но она так быстро отдернула руку, что ей подумалось, а не вообразила ли она вообще это движение. Упал ещё один лист. «В этом году ранняя осень», – подумала она.
– Для меня быть с тобой, как с самим собой, – сказал Майкл. – Я искал тебя, пока был жив. Я относился к этому легкомысленно, чтобы мне не стало слишком больно, если я тебя не найду. А я кидался на постель чёрт-те знает с кем, когда становился слишком уж легкомысленным, но искал-то я тебя, Лора. Некоторое время я принимал за тебя Сандру. Извини, но было темно, а я близорук. Но вовсе не Сандрой была та, которую я любил. И вовсе не в Сандриных объятиях я спал.
– О, дьявол, – сказала Лора. – Почему ты так задержался в пути?
– Моя лошадь пала. Пришлось её съесть – бедное животное. Так ты любишь меня?
– Да. Очень-очень.
– А я люблю тебя. Не хочешь ли пойти прогуляться? Город может умыться, поесть и поработать и без нас.
– Нет, – сказала она. – Давай побудем здесь ещё немного. У нас есть время.
Ворон подлетел откуда-то сзади, и они улыбнулись, когда услыхали резкое хлопанье его крыльев. Он приземлился между ними на стене, отдышался и сказал:
– Я тебя повсюду ищу, Морган.
– Я был здесь, – сказал Майкл.
– А я носился туда-сюда по всему треклятому кладбищу. Ребек сказал, что ты, возможно, сидишь здесь.
– А, новости о суде, – догадалась Лора. – Суд закончился.
– Закончился, – Ворон опустил взгляд и заскреб клювом в пространствах между кирпичами, где вспучился раствор.
– И как он прошел? – спокойно спросил Майкл. – Что с Сандрой?
– Сумасшедший суд, – пробормотал Ворон, не поднимая глаз. – Самый бредовый суд, о каком я когда-либо слыхал.
– Она победила, – сказала Лора. – Победила, верно? И её отпустили.
– О, дорогая, – сказал Майкл. – Ты вроде как и не должна бы думать о судах, как о победе или поражении. Идея такова…
– Её освободили, – хрипло сказал Ворон. – Сочли невиновной.
– И хорошо. Я бы не хотел, чтобы с Сандрой случилось что-нибудь дурное. Было бы несправедливо убивать её.
– Морган, ты не усек главного, – Ворон избегал встретиться с ним взглядом. – Они рассуждают так: если не она тебя убила, значит – ты сам. Самоубийство. Её адвокат сказал, что ты пытался подстроить так, чтобы её обвинили. И вот теперь парочке ребят дано распоряжение выкопать тебя и перенести в другое место. Потому что ты – католик, и так далее…
Лора коротко и пронзительно вскрикнула и тут же умолкла.
– Лора, – сказал Майкл. Он отвернулся от Ворона, чтобы поговорить с девушкой, но, назвав её имя, ничего больше не сказал.
– Это был сумасшедший суд, – повторил Ворон. – Я рассказал обо всем Ребеку, и он тоже так думает.
ГЛАВА 12
– Все дело в бумажке, – сказал Ворон. – Они нашли тот самый листок.
– Какой листок? – спросил мистер Ребек. Все четверо сидели на маленьком пригорочке, с которого открывался вид на могилу Майкла Моргана. После того, как туман испарился, погода стала довольно солнечной, но было прохладно и дул ветер. Как раз такого рода дни мистер Ребек всегда любил.
– Бумажка, в которую был завернут яд, – спокойно сказал Майкл. – Теперь я помню.
– Ага, – сказал Ворон. – Видишь ли, у них был тот обрывочек, свернутый фунтиком. Только на нём не оказалось ничьих отпечатков пальцев, и вот, как об этом рассказывают газеты, её адвокат прошёлся по всему дому, пытаясь найти этот лист, буквально всё вверх дном перевернул.
– Под промокашкой у меня на столе, – Майкл казался очень спокойным. – Я положил её туда для надёжности. Я её собирался выбросить, но, видимо, был слишком пьян. Так когда они придут?
– Не знаю. Теперь уже довольно скоро.
– Я не понимаю, – вмешался мистер Ребек. – Почему бумажка оказалась так важна?
– На ней написан его почерком ряд цифр, – пояснил Ворон. – Насчёт самих цифр я не всё запомнил, потому что главным оказался почерк.
Майкл сидел рядом с Лорой, скрестив ноги – в той же позе, в какой она его впервые увидела. То и дело он поворачивал голову, чтобы взглянуть на неё и улыбнуться. Она сидела совсем тихо, устремив взгляд на длинную, усыпанную галькой дорожку, по которой, вот-вот придут те двое. Майкл не обращался прямо к ней, а она вообще ничего не говорила.