Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Шрифт:
— Нет, это мне не денег жалко, - заявил Гриша.
– Хотя мне и денег жалко тоже, но в гробу я видал эти двадцать рублей, - бормотал Гриша.
– Но что тот левый козел мог меня пригреть на пичках, так этого я, по совести,
ни от него, и от себя никак не ожидал. Скажи, друг, у вас в Сибири бывает такое свинство?
— У нас, Гриша, в Сибири все бывает, - сказал Саша, зевая.
– У нас вон ломали на Засухина дом и там нашли
горшок с деньгами от купца Ерофеева, и через этот горшок сейчас одиннадцать человек сидят, потому что они золото не
— Ух ты черт, кержачок ты мой милый, - обрадовался Гриша.
– Вот за что я тебя люблю, дорогой, что вечно
у тебя, как у Швейка, есть какая-нибудь история. Хорошо мне с тобой, потому что ты еще не выродился, как эти московские стервы, падлы и бледнолицая немочь.
В стенку постучали.
— Я вас, тараканов!
– прикрикнул Гриша. И продолжал: - Веришь, нет, а боятся меня - ужас! Я по местам
общего пользования в халате хожу, а им - ни-ни! Запрещаю. Нельзя, говорю! Не-лъзя! И все! Некультурно! Они меня за то же самое боятся, за что я тебя люблю. Я ж с детства по экспедициям. То у меня нож, то у меня пистолет, то я тогда медведя на веревке из Эвенкии привез, и полтора месяца он у меня отпаивался - соской, водкой, чаем.
— Медведя?
– оживился Саша.
– Я в Байките - аэропорту тоже там, когда ночевал, то там лазил медвежонок между коек, маленький такой, совсем с кошку. Цапнул одного дурака, он пальцами под одеялом шевелил. Тот
ему спросонья переломал хребет. Мы все проснулись, взяли гада, раскачали хорошенько и выкинули в окно. Летел вместе с рамами...
— Хребет сломал? А медвежонок что?
– заинтересовался Гриша.
— Что... Подох. Он же, ему же несколько дней всего и было. А гада потом вертолетчики посадили в самолет и говорят: "Мы тебя, вонючку, административно высылаем, пошел отсюда, пока самому костыли не переломали".
— Вот же хрен какой, - опечалился Гриша.
– Это ж нужно - беззащитного медведя! Стервы, есть же стервы
на белом свете! Вот Катюша моя была - это уж всем стервам была стерва! "Знаешь, милый мой, если ты - мужик, так и бери себе мужичку! И потом, если б ты меня хоть немного уважал, ты бы не вел себя как скотина". А я ее не уважал? Старуха год на полатях жила - я хоть раз возник? А то, что я пью, так я - не запойщик, я - нормальный. Пью себе да и пью. Вот так. И пошли-ка они все куда подальше...
— Стервы. Это верно, - равнодушно согласился Саша, прицеливаясь к полатям.
– Не могу тебе возразить, друг,
сам неоднократно горел. Сейчас вон - еле выбрался.
— Слушай, а ты помнишь эту харю?
– внезапно разгорелся Гриша.
– Ты помнишь, у нас на курсе ходила одна
стерва, у ней еще ребенок был, она все всегда первая лезет сдавать и говорит: "Мне маленького кормить надо".
— Ну, - сказал Саша.
— А-а, ты ведь у нас появился на втором, так что не знаешь всех подробностей. С ней до всех этих штук ходил
несчастный этот... Клоповоз... Клоповозов, что ли, была его фамилия. Или Клопин? Не помню...
— Не важно, - сказал Саша.
— Вот. И она раз подает в студсовет на него заявление, что, дескать, тити-мити, скоро будет этот самый "маленький", а что он, дескать, не хочет жениться, хотя он был у ней "первый" и всякие такие по клеенке разводы. Прямо так все и написала в заявлении...
— Ну и дура, - сказал Саша.
— Да конечно ж, дура!
– вскричал сияющий Гриша.
– Потому что собрался этот студсовет, одни мужики,
и спрашивают ее эдак серьезно - опишите подробно, как это было! Ну, умора!..
— А она что?
– заинтересовался Саша.
— А она опухла и говорит: "То есть как это "как"?" - "Ну, - говорят, - расскажите, как. Во сколько он к вам,
например, пришел?" - "В десять вечера", - говорит.
"Ане поздновато?" - спрашивают. А она: "У нас в общежитие до одиннадцати пускают..."
— И вы, - говорят, - до одиннадцати успели?
— Успели, - она отвечает.
— А что так быстро?
– один говорит.
— Стало быть, он правила посещения общежития не нарушил?
– другой говорит.
— Нет, товарищи, вы посерьезней, пожалуйста, - стучит карандашом по графину третий.
– А вы не отвлекайтесь от темы. Вы лучше расскажите, как было все.
— Ну и что?
– улыбался Саша.
— Да то, что она не выдержала этого перекрестного допроса и свалила не солоно хлебавши. Но...
– Тут Гриша
значительно погрустнел.
– Бог - не фрайер. Клоповоз в Улан-Удэ схватил какую-то заразу и совсем сошел с орбиты. Говорят, он в прошлом году помер. Или в окошко выкинулся. Хотя, может, он и не помер, и в окошко не выкинулся, но все же он с орбиты сошел, так что верховная справедливость оказалась восстановленная.
— А ты считаешь, что была допущена несправедливость?
– хитрил Саша, любуясь Струковым.
— А как же иначе?
– уверенно сообщил тот.
– Форменное же издевательство над девчонкой, несмотря на то
что она - тоже стерва. Нашла куда идти и кому рассказывать. Бог - не фрайер, вот он и восстановил баланс. Эта
теперь маленького в музыкальную школу водит, а Клоповоз в гробу лежит.
— Ну уж, это неизвестно, кому лучше, - вдруг сказал Саша.
— Нет уж, это ты брось и мозги мне не пудри, - сказал Гриша.
– Философия твоя на мелком месте, как, по
мнишь, всегда говорил тот наш идиот-общественник, старый шиш?
— Помню, помню, - вспомнил Саша.
– Я еще помню, помнишь, он к нам когда первый раз пришел в пятую аудиторию... в зеленой своей рубашке и, нежно так улыбаясь, говорит: - Ну, ребятки, задавайте мне любые вопросы. Что кому непонятно, то сейчас всем нам станет ясно...
– Любые?
– Любые.
– И через десять минут уже орал на Егорчикова наш мэтр, что он таких лично... своими руками... в определенное время... на крутом бережку... Красивый был человечище!