Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Шрифт:
Не выдержал, заплакал.
— Послушайте, ну так нельзя распускаться мужчине.
Выпейте воды.
— Не хочу я воды. Плакат уберите. Читать хочу, а вы тут - плакат. Я за одно электричество миллион плачу.
— Вот. Давно бы так, - обрадовался ответчик. – Мы вас ос-во-бож-даем от платы за электричество. Идет?
— А нельзя ли мне за свой счет вырезать во младенце окно?
— Нельзя. Это будет антихудожественно.
— А я так не могу. У меня куриная слепота. Я хочу, чтоб - окошечко. Можно, я сделаю дверочку - из младенца? Я б ее тихонечко открывал, и никто бы ничего бы не заметил.
Чиновник посмотрел на любителя с участием, но тихо-тихо покачал головой.
Зареванный любитель покинул учреждение. Он стоял на улице. Он глядел по сторонам. Вокруг шли люди, имеющие окна.
— Нешто я хуже других, - решился тогда любитель.
И - прямиком в молочный магазин.
— Скажите, как у вас с продажей детского питания?
— То есть как "как"?
– удивилась продавщица.
— Идет питание... покупают?
— Ясно, что покупают. А что?
— Нет, ничего.
Любитель оставил честную продавщицу в недоумении и отправился наносить визит своему другу, поэту Ромаше. Ромашу он застал в прекрасном расположении духа. Попивая привезенное из Москвы "Напареули", тот беседовал о поэзии с двумя молодыми молодцами.
– Пойми, Иван, - внушал Ромаша.
– Пиши смело, без оглядки. Но - меньше эстетства. Больше черной земли. Цвета. Правды.
Иван слушал серьезно.
– А ты, Ксенофонт, ну откуда у тебя эта салонная...
ты прости меня... какая-то даже не мужская позиция. Вот ты представь - пчела вылетает из улья, а в это время в
другом конце света поднимается в воздух черный самолет.
Не важно чей, ты пойми меня правильно, ты не кривись.
Прекрасный совет! Прислушаться бы Ксенофонту, да и любителю заодно. Но молодой Ксенофонт кривился и клонил голову долу, а любитель ляпнул некстати:
— Конец света - это у меня.
Ромаша испугался.
— Ты что, запил, что ли?
— Пока что этой ничтожной потребности не имею.
У меня поважней есть потребности.
— Вот вам тоже оригинал, - обратился Ромаша.
– Дался ему этот Дюма. Впрочем, мы на эту тему уже беседовали. Понимаешь, старик, ты можешь на меня сердиться, но я считал и считаю, что преступно тратить время преступно. Прости за каламбур.
Иван улыбнулся, а Ксенофонт не улыбнулся.
– Я не о том, Ромаша. Я к тебе по делу. Ты мне можешь помочь?
Ромаша взволновался.
— Конечно, друг! Выйдем?
— Да нет, что ты, право. Я здесь. Пустяк. Мне нельзя, чтоб я к тебе отнес своего Дюма?
— Насовсем?
— Ну, я не знаю. Нет, наверное. Я не знаю, - зашептал любитель, и Ромаша глянул с участием.
— Конечно же, можно, о чем ты спрашиваешь? Конечно. Хоть на сколько угодно. И я тебе даже помогу. Мы с
ребятами как раз собрались прогуляться.
— Нет. Ребят не надо. Если помогать, то ребят не надо, - заупрямился любитель.
— Как хочешь, - пожал плечами Ромаша. А сам подумал: "Скучный он какой-то стал. Постарел, что ли?"
Вдвоем справились споро. Взяли такси и справились. Ромаша все порывался спросить, в чем дело, но любитель отмалчивался. Но Ромаша расспросы прекратил. Таинство и молчание иногда нравились Ромаше.
Справились.
– Уф. По рюмочке, что ли? С тебя причитается, - пошутил Ромаша.
– Впрочем, ты же завязал.
Они стояли напротив дома любителя.
— Экий у вас плакатик вывесили. Прямо Пиросмани рисовал. Или Анри Руссо, - веселился Ромаша.
— Я сейчас вернусь, - сказал любитель.
– Я там забыл.
Он сбегал и вернулся. Ромаша ждал. Они были большие друзья. Они были друзья с отроческих лет.
– Ты что там?
– Я все там, - громко крикнул любитель.
– Смотри!
Он прямо, можно сказать, помолодел на глазах и указал пальцем на младенца.
Любитель помолодел, а лицо младенца неожиданно все пошло морщинами, искривилось, скуксилось, пожелтело, а потом вдруг вспыхнул плакат и пошел гореть ясным чистым огнем.
— Вот и все. Пора звонить ноль-один. У нас в доме пожар, - тихо сказал любитель.
— ...Вот и все, - сказал неопрятный человек, наклонившись ко мне, дыша водочным перегаром и черемшой.
– Вот и все, - повторил он и захохотал: "Ха-ха-ха!"
— А что это вы хохочете?
– спросил я, освобождаясь от его неприятных пальцев.
— Вот и все! Вот и все!
— Что все? Оштрафовали вас, что ли?
— При чем тут штраф, идиот, - сказал человек, глядя на меня надменно.
– При чем тут штраф? При чем тут
штраф, когда я на следующий день возвращаюсь работы, а у меня уже вместо младенца висит такой плакат, что не подступишься. Что - эхе-хе! Что - эхе-хе!
— Что за "эхе-хе"? Что за плакат, к которому не подступишься?
— Идиот, - горько сказал человек.
— Вы не ругайтесь, а лучше скажите, куда девали
Дюма. И кто такой Ромаша?
— Дюма! О, Дюма мой милый. Продал я, братишка, Дюма. Продал, предал и пропил. А Ромаша - ты его стихи, наверное, читал, если интересуешься. Он меня любит Он мне денег послал. Предатель я, предатель. Продал. Видишь сам, до чего уже дошел.
Я осмотрел его измятую одежду.
— Сами виноваты. Подумаешь, Дюма. В руках себя надо было держать, а не психовать по такому поводу.
— Идиот! Убью!
– завопил бывший тихий человек.
— Да заткнитесь вы, в конце концов, насчет идиота.
И вообще что вы ко мне привязались?
– рассердился я.
И поморщился. Надоели мне все эти проклятые алкоголики со своими трагедийными историями. Не дают мне работать в нужном направлении, как меня тому учат редактора. Я, может, хочу описывать сибирские жарки, которые оранжевым пламенем горят по склонам отрогов Саян. И как влюбленные пришли их собирать, глядя сверху на К-скую ГЭС, которую они построили собственными руками. И как между ними возникает какое-то большое чувство, которое заканчивается не прямо здесь же, на горе, а в ЗАГСе Центрального района. После чего счастливые молодожены едут строить другую ГЭС. Скоро вся река Е. будет состоять из ГЭС, и нечему будет впадать в Ледовитый океан. По независящим ни от кого обстоятельствам...