Тихоня

Бэк Дж. Л.

Отец усмехается, и я ненавижу видеть себя в каждой черте его лица. Неужели однажды я стану таким же? Вымещающим свою боль на остальном мире? Причиняющим боль тем, кого люблю, черт возьми? Боже, надеюсь, что нет.

— Твоя единственная чертова работа — слушать и повиноваться мне!! А теперь, мать твою, слушай! — он молниеносно пересекает комнату, его рука обхватывает мое горло, длинные пальцы впиваются в плоть. Для старика он чертовски силен. — И ПОВИНУЙСЯ! — выкрикивает он эти слова мне в лицо. Я даже глазом не виду от ярости, которую он выплескивает.

—

Чего ты хочешь? — выдавливаю я, едва в состоянии набрать в легкие воздуха, чтобы заговорить. Я должен сделать все возможное, чтобы обезопасить их, пока не придумаю другой план, что-то получше. Способ, чтобы избавиться от него.

— Я только что сказал тебе. — Он снова толкает меня, и я врезаюсь в плиту, едва удерживаясь на ногах. Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что ситуация будет становиться только хуже, если не подчинюсь ему. Нельзя сказать, что он не удержит меня здесь и не пошлет одного из своих тупых головорезов напасть на Бел, и тогда нам всем будет хреново. Я буду вынужден наблюдать за происходящим, чувствуя вину за то, что привел ее в свою жизнь.

— Хорошо, но не вмешивай ее в это. Если хочешь причинить кому-то боль, я здесь. Сделай больно мне.

Отец одергивает манжеты и поправляет галстук-бабочку.

— Как поэтично, что даже когда правда решает твою судьбу, ты все равно хочешь защитить ее. — Он качает головой. — Позволь мне помочь тебе кое-что уяснить. То, что я делаю с ней или не делаю — не твое гребаное дело. Я не отчитываюсь перед тобой, это ты отчитываешься передо мной. Думал, ты начинаешь это понимать, но, оказывается, ошибался. Я позабочусь об этом.

В глубине моего сознания зарождаются вопросы, и я хочу знать, кто снабжает его этой информацией. Вспоминаю, как Себастьян кричал по телефону на французском. Это единственный язык, помимо английского, который знает мой отец. Неужели Себастьян шпионил за мной для моего отца, чтобы защитить? На мгновение мое тело вспыхивает, когда вспоминаю, как Себастьян крутился вокруг нее после объявления. И как наседал на меня в последнее время. Он всегда считал, что возглавить Милл должен был он. А не я. Неужели это расплата за годы, прошедшие с тех пор, как мы были детьми?

Мы дружим с детства, и я ненавижу себя за то, что на самом деле рассматриваю тот факт, что он предал меня ради отца. Я полагал, что все мои друзья ненавидят его. Недоверчиво качаю головой. Нет. Нет. Он бы так со мной не поступил. Не после всего, через что мы прошли за все эти годы. Ли никогда бы не сказал ни слова против меня, как и Ариес. Единственный, кто изменился за последнее время — это Себастьян.

— Кто тебе рассказал о ней? — выдавливаю из себя слова.

— Любопытство сгубило кошку, Дрю. Я бы тебе сказал, но это, в общем-то, не твое дело. Просто считай, что я все знаю, и действуй исходя из этого. Тебе следовало быть осторожнее. Ты не смог бы скрыть это от меня, даже если бы захотел, и то, как ты трахал ее по всему кампусу, был собственником и все такое, говорит о том, что ты действительно этого не хотел.

Дерьмо. Как

я могу уберечь ее от него, если он следит за нами? У меня нет других вариантов, нет другого способа это исправить, чтобы все не закончилось страданиями. От одной только мысли об этом сводит живот. Мне хочется выблевать все на этот гребаный пол. Снова.

Отец опирается на край стойки, как бы наклоняясь.

— Послушай, Дрю. Ты мой сын. Мой единственный сын. Единственный ребенок, который продолжит мое наследие.

Я не доверяю новому мягкому тону или пониженной громкости. Это никогда не сулит ничего хорошего. Это больше похоже на затишье перед бурей.

— Посмотри на этот брак как на деловую сделку. Слияние, контракт, например. На самом деле это ничего не значит. Это скорее красивое событие и юридически обязывающий контракт, который набьет наши карманы и обеспечит нас необходимыми связями. В этом контракте ничего не говорится о том, что ты должен хранить верность. Я не прошу тебя быть любящим мужем. Женись на этой соплячке, подпиши контракт и можешь идти искать другую кучу трейлерного мусора, которая согреет твою постель, пока она тебе не надоест. Я, знаешь ли, тоже прошел через такой этап, но довольно быстро перерос его.

Я моргаю, переваривая услышанное. Как он смеет? Как он, черт возьми, смеет так говорить о моей матери. Не о том, что касается белых отбросов — она всегда была богатой — а о том, что он никогда не был ей верен. У меня в голове много всякой херни, но измена — это, по-моему, самое худшее, что может быть. На самом деле это не должно удивлять, он всегда вел себя с ней как мудак, а ее болезнь только усилила это мудачество. Ее болезнь.

— Не впутывай ее в это.

— Твою маленькую библиотекаршу? Хорошо, если ты будешь делать то, что тебе говорят.

Я качаю головой.

— Нет. Маму. Не впутывай ее в это дерьмо между нами. Не наказывай ее за мои проступки.

Он закатывает глаза и сцепляет пальцы на колене.

— Мне насрать на твою мать. Я держу ее рядом, чтобы контролировать тебя. Удивительно, что тебе потребовалось так много времени, чтобы понять это. Небольшой совет: никогда не показывай свои слабости, сынок, потому что они всегда будут использованы против тебя.

Внезапно угроза насилия, гребаных пыток, не идет ни в какое сравнение с пылающим внутри адом ярости. Я столько лет терпел его дерьмо. Терпел его побои и ругательства. Оставался в строю и был его грушей для битья. С меня хватит. Я бросаюсь на него, повалив на пол. Обеими руками хватаю его за голову и прижимаю к кафельному полу, затем сжимаю кулак и бью по лицу.

Успеваю нанести только один хороший удар, прежде чем крепкие руки обхватывают меня за талию и оттаскивают в сторону. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто меня схватил. Я и так знаю. Головорезы отца. Сегодня их двое. Роско крепко прижимает меня к груди, так чтобы я не мог пошевелиться, пока Бакстер помогает отцу подняться на ноги.