Тихушник
Шрифт:
Ждать новостей пришлось недолго — они пришли вовремя и были для нас хорошие. Через несколько дней мы узнали, что наш «смотрящий», находясь в Челябинске, «погиб смертью храбрых». Причину его отправки на небеса мы так и не узнали, но это было для нас не так важно. Главное — он получил по заслугам, ведь судьба «смотрящего» коротка. Возможно, Юрины «вахтовики» недопоняли его претензии по поводу магнитофонной записи, или была другая причина, — но это уже было никому из нас, оперов, не интересно.
Через несколько времени зам вызвал меня к себе в кабинет и как бы невзначай поинтересовался разговором со «смотрящим». Я, как всегда, сказал «правду» — мол, мы не смогли установить милиционеров, которые у Юры попросили помощи попугать кандидата. Зам посоветовал мне заниматься другими
Все усилия, брошенные мной на разработку моего объекта — заказчика убийств кандидата и журналиста, — натолкнулись на препятствия. Только в фильмах про милицию оперa выходят победителями в схватке с преступником, и притом в кратчайшие сроки. Наяву всё происходит иначе. Мой объект, как я говорил ранее, был не из числа блатных и обладал связями не только в органах власти, но и в милиции и ФСБ. Видимо, краем уха он услышал, что находится в поле зрения правоохранительных органов, — конечно, не знал, кто конкретно из сотрудников им занимается, но этого ему было достаточно, чтобы предпринять меры по своей защите. И он её осуществил: из подозреваемого превратился в потерпевшего. Дважды инсценировал против себя покушение на убийство — оба раза с применением оружия. Одно покушение на своей даче, невдалеке от которой были обнаружены пустые патроны от охотничьего ружья, и другое — чуть не в центре города, на автомобильном мосту. Инсценировано оно было как в лучших блокбастерах Голливуда. Машина потерпевшего движется по автомобильному мосту, её нагоняет другая, из открытого окна высовывается ствол оружия, производятся выстрелы. Пули «киллера» попадают не в объект, а только в его кузов, — и он с простреленным кузовом приехал к нам в управление. Нам ничего не оставалось делать, как взять его под свою защиту.
— Александр, ты где потерялся? Тебя Палыч полдня разыскивает, иди срочно к нему, — сказал мой маленький начальник бандитского отдела.
— Не «потерялся», а работаю. Если нет на работе — это не значит, что я бездельничаю. Не у станка же мы стоим, детали точим, — с людьми работаем. С помощником со своим встречался. А зачем я ему понадобился — не знаешь?
— Нет. ФСБшники с утра приехали, у шефа в кабинете трутся, — может, в них причина.
— Палыч, можно войти? Не могу себя пересилить и сказать «разрешите» — отвыкаю, скоро пенсия…
— Можно Машку под забором, а мы на службе! Слово «разрешите» офицерам в присутствии командира более пристало, чем «можно». Уйдёшь на пенсию — там любые слова говори, а пока будь любезен придерживаться этикета!
— Привет, мужики! — сказал я коллегам из ФСБ — Палыч, как всегда, прав.
— Здорово, Александр, с утра тебя поджидаем! Ты как всегда — весь в работе?
— Половину своей работы делаю за вас. Вы у меня уже двух моих людей забрали, чувствую — и сейчас неспроста в гости пожаловали…
— Угадал. Только каких мы у тебя людей забрали?
— «Что-то с памятью моей стало», — есть такие строчки в одной известной песне, и вы умело ими пользуетесь. Палыч, я вам не докладывал — сами понимаете, в управлении я никому не доверяю. Так вот, я уж хотел к вам идти, регистрировать одного кандидата в агенты, — а он у меня из обслуживаемой мной синагоги, уважаемый еврей. Так его коллеги, что напротив сидят и улыбаются — у меня его перехватили. Говорят, он им нужен больше, чем мне. Я им сказал — объясните вашу причину, господа офицеры? Они мне ответили — мол, он покидает нашу страну и едет на проживание на «обетованную землю». Конечно, стали мне лепить горбатого, что он их «близкий друг» и его не нужно светить в моих секретных бумагах… Взяли и отправили его из страны в командировку, а он этого не хотел. Знаете, как он мне говорил о своих друзьях-евреях, что занимаются незаконной приватизацией? Надо слышать, — одним словом, искусство. Нашим агентам из числа братвы бы у него поучиться, как стучать оперaм на «друзей» и не чувствовать при этом предательства. Наши агенты как нам говорят — «Петька у Васьки украл бумажник, когда тот спал», — неинтересно и примитивно. А мой подопечный скажет по-другому, как бы невзначай, при беседе с тобой на конспиративной квартире за чашкой кофею… «У меня, мол, есть знакомый — Петей зовут, отличный парень, так „ловко“ работает руками, прямо смотреть приятно — золотые руки, — так он на спор у Васьки незаметно вытащил бумажник!». И напоследок скажет — «мы все, евреи, так смеялись, так было весело, что настроение было хорошее аж два дня». Особенно интересно рассказывал о приватизации объектов недвижимости. Он «восхищался» умом своих «друзей» — как они умело, с помощью мошеннических схем, приобретают их в собственность. Оба мы понимали, что он сдаёт своих «братьев», как говорится, с потрохами, — и я их беру «тёпленькими» с постели, но взамен этой информации ему даю поблажку — заниматься такими же делами, как его вышеупомянутые «братья» по синагоге. Ведь они для него — конкуренты.
Уж не знаю, чем он заинтересовал наших коллег с последующей отправкой за рубеж — видимо, красотой ума… Но только могу сказать: его родной брат, проживающий пока у нас в городе (которого я недавно встретил), мне рассказал — мол, его брату и там, на обетованной земле, сотрудники нашего прославленного ФСБ не дают спокойно жить. Один «опытный» сотрудник из этой уважаемой службы даже приехал к нему в гости по туристической путёвке, — и, что интересно, — не под своей фамилией. И он меня спросил — что это может значить? Я, конечно, как добропорядочный гражданин нашей страны, ему сказал «правду»: так и так, его брат является «секретным сотрудником ФСБ», и они его сейчас готовят к переброске в Канаду. Может, даже наградят орденом за заслуги перед отечеством. Только ему об этой информации нельзя никому говорить — она такая секретная, что о ней знают только избранные. Всего несколько человек: президент нашей страны, пятнадцать человек в нашем городе, да двадцать в Израиле…
— Александр, у всех есть проколы, и в нашей службе тоже.
— Да не прокол это, ребята, а пародия на работу в органах безопасности! Пора вам научиться работать, по крайней мере, не хуже чем мы. Мои претензии вашей контрразведки не касаются: у них иные функции борьбы с организованной преступностью, чем у нас с вами, и дело они знают добре. Я понимаю — с вас, как и с нас, требуют результат, но мы в последнее время стали всё чаще пересекаться. Вам не кажется это подозрительным, — может, это и не случайность, кто-то ваши и наши действия контролирует? Везде проколы происходят; как кого-нибудь за одно место возьмём — сразу найдутся люди из прокуратуры или суда и начинают совать палки в колёса. Все правоохранительные структуры прогнили насквозь!
— Вот мы и приехали к вам. С Палычем мы уже все вопросы обговорили. Хотим забрать к себе одно твоё оперативное дело, но сделаем это через третьих лиц, — как ты любишь выражаться, «чтобы было посекретнее», — не возражаешь? Ты его по закону приостановишь как нереализованное и сдашь в архив, — а там уже наши проблемы, как его заполучить. Твоё оперативное дело не должно у вас находиться — есть опасения, что им скоро заинтересуются. Мы прослышали, что ты скоро собираешься на пенсию, — тогда появится возможность у сотрудников с ним познакомиться, и особенно — с вашим замом. Нам бы не хотелось, чтобы они его видели.
— Так бы сразу и сказали — вас, мол, заинтересовал мой объект, не как заказчик преступления в отношении кандидата и журналиста, а как будущий депутат областной Думы, имеющий связи в Москве и за рубежом. В министерстве обороны он знаком аж с самим генералом, который занимается коммерческой деятельностью, — а это уже ни в какие ворота не лезет: может под шумок секретную информацию за рубеж продать. Тем более объект якобы на короткой ноге с губернатором и его свитой, — имеет доступ, скажем прямо, к денежному пирогу. Но у меня есть сомнения — а не в доле ли вы с моим объектом?