Тим
Шрифт:
Размышляя на эти сложные философские темы, я уснул без задних ног и проснулся, когда небо начало окрашиваться в вечерние тона.
Влада тихо сидела на своем месте и рисовала в школьном альбоме. Я зыркнул назад — багажник закрыт. Значит, она сумела сама открыть багажник, вынуть чемодан, достать оттуда альбом и цветные карандаши, всё аккуратно закрыть и снова сесть рядом? Какая умница!
— Что это? — хриплым со сна голосом спросил я.
Влада повела плечом, словно не хотела бы, чтобы я смотрел, но все же показала рисунок. Какие-то столбы или истуканы, стоящие кружком. Художница
— Это хоровод? Или Стоунхендж?
Влада осторожно закрыла альбом и прижала к груди, наклонив голову. Кудри закрывали лицо, но я видел, как трепещут пушистые ресницы.
Эй, да она стесняется своих художеств!
— Ладно-ладно, не смотрю, — пробурчал я.
Вылез из кабины, проверил багажник. Всё на месте, Котейка моется на заднем сидении, Влада надулась на переднем.
— Поехали!
Когда начало нешуточно этак темнеть, впереди показался город, о чем давно предупреждали дорожные знаки. В город заезжать, где могут тусоваться Три Бэ — Буйные, Бугимены или Бродяги, — на ночь глядя глупо. Я остановился на обочине, и мы заночевали.
К моей радости, от Влады не было вообще никаких проблем. Она будто всю жизнь только и занималась, что путешествовала на автомобиле и ночевала прямо на откинутом сидении. Свернулась клубочком под цветастым одеялом из усадьбы в обнимку с кошкой и уснула.
А вот я долго сидел в сумраке и думал. Днем выспался на славу, сон не шел никак. Думал я о том, чем занимался бы, если бы не Три Волны. Ходил бы в школу, потом поступил бы в колледж или институт. После института нашел бы работу — возможно, не без помощи родителей. Ходил бы на эту работу.
Потом женился… Нянчил детей… Внуков… Постарел бы и умер.
Я не ломал бы голову насчет того, куда идти — направо или налево. Все было бы прописано как по нотам. И я был бы счастлив от того, что не надо решать, скрипеть мозгами, брать на себя ответственность.
Прав ли Хозяин, что человек счастлив в рабстве, когда за него все решено и лоза не задушит саму себя?
И настоящая свобода — это вот как сейчас, когда ты один решаешь, в какую сторону ехать?
И ехать ли вообще?
***
Утром меня посетила великолепная мысль — провести весь день с Владой и Котейкой в городе. Погулять, “пошопиться”, развлечься по возможности. Я давно устал от постоянной дороги, и Влада устала наверняка тоже.
Конечно, мы будем держать ушки на макушке, чтобы нехорошие дяди и тети нас не обидели. Оружие я не буду выпускать ни на минуту, даже сидя в туалете.
В город я въехал не сразу, сперва поехал по объездной дороге, внимательно поглядывая на здания и улицы.
Картина была как и во всех городах: кое-где сгоревшие от случайных пожаров дома, навечно застывшие автомобили на улицах, тишина и пустота.
Ночью я видел единичные источники света — то ли окна светились, то ли какие-то фонари. Сейчас же признаков жизни не наблюдалось.
Я выбрал удобное место и по широкой улице медленно направился вглубь города. Эта улица, похоже, вела до самого центра, где должно быть много всяких бутиков. В случае чего быстро развернусь и свалю в туман.
— Ты ничего не чувствуешь, Влада? — спросил я.
Нет,
На просторном перекрестке я затормозил, и мы выбрались из кабины. Влада держала кошку на руках.
Мы неспешно двинулись по обочине.
— Смотрите, Влада и Котейка, — негромко разглагольствовал я, изображая из себя гида. — Перед вами восхитительный образец современного зодчества! Вот это многоэтажное здание с магазинами на первом этаже — вы только взгляните, какая красота! Что? — сделал я вид, будто меня о чем-то спрашивают. — Витрины? Нет, они вовсе не разбиты мародерами и бешеной толпой, это постмодерн, своеобразная инсталляция. Вот эта выломанная дверь олицетворяет собой силу стремления к халяве, неостановимую мощь человеческого дебилизма. А эти осколки и мусор — это символ бренности бытия… А эта сгоревшая машина — это… э-э-э… это просто машина, которая сгорела, и вот тот труп…
Я замолк, испугавшись, что ляпнул лишнее. В темноте открытого подъезда и вправду лежал ногами к нам труп женщины. Давнишний, судя по всему, высохший до скелетообразной формы. Но Влада и глазом не моргнула. Мутный взгляд просветлел, и она с явным любопытством ждала продолжения моей “экскурсии”.
— Хм… Так вот, — сказал я и пошел дальше, словно никакого трупа поблизости не валялось. — Что же мы видим еще в этом прекрасном месте?
А еще мы видели магазинную тележку, набитую битком всякими игрушками. Тут были три разноцветных мяча, два из которых сдулись, слипшиеся от снега и дождей тетрадки и относительно целые готовальни, доска с шашками и коробка с кубиками, на которых были написаны буквы алфавита.
Я выхватил целый мяч. Он уже не был таким упругим, как надо, но играть в него можно было.
— Лови!
Я сделал вид, будто хочу кинуть мяч Владе. Та постояла, потом осторожно опустила кошку на землю. Выжидательно посмотрела на меня. Я кинул мяч, Влада поймала, кинула мне обратно…
Некоторое время мы играли, а Котейка удивленно наблюдала за нами желтыми глазищами, сидя в сторонке и обернув вокруг себя хвост.
В какой-то момент я переборщил с силой и закинул мяч дальше обычного. Он укатился сквозь начисто снесенную витрину в темноту помещения. Влада кинулась за мячом, но я остановил ее:
— Нет-нет! Стой! Не ходи туда, не надо.
Я обхватил Владу за плечи и отвел от здания подальше. Там могут затаиться Оборотни или Буйные. Не стоит соваться.
Влада подняла ко мне лицо, в глазах был немой вопрос. Дескать, а как же мячик?
— Пойдем, лучше поищем нам шмотки, — сказал я. — А мячик мы другой найдем.
Я увлек ее за собой. Влада несколько раз оглянулась, потом подхватила кошку и больше не оборачивалась.
Довольно скоро мы нашли подходящий магазин одежды — маленький, но почти нетронутый. Я набрал себе штанов и летних футболок, пока Влада зачарованно ходила между рядов шмоток, и подумал, что пора бы принять горячий душ. Перед зеркалом в комнате для переодевания отлепил лейкопластырь от лица — под ним уже нешуточно чесалось. Царапины почти зажили, но три глубоких коротких рассечения на виске, подбородке и скуле, похоже, останутся на всю жизнь.