Тим

Цзи Александр

— Ну что вы все такие гордые-то, а? Упрямые, как бараны…

Развернулся, вышел, не закрыв дверь.

Я принял сидячее положение. Дышалось тяжело, рожа горела, руки, по которым пришлось немало ударов, болели. В грудь будто кирпич воткнули. Юра присосался к баклажке, делая вид, что не замечает меня, потом принялся чистить луковицу сточенным перочинным ножиком.

Вдруг в комнату вошла девушка лет четырнадцати-пятнадцати, стройная, с короткими волнистыми волосами, бледным лицом, тонким подбородком и острым

носом. Глаза у нее были какие-то мутные, словно она только что проснулась. Она держала обшитый дерматином ящичек с красным крестом.

— Обработай ему раны, Влада, — сказал со двора Хозяин. — Мне больной работник не нужен…

Влада с тем же сонным видом присела на корточки рядом со мной, вынула вату, бинт, лейкопластырь, зеленку. Так вот что за неизвестная женщина! Дочь, скорее всего! Но на Хозяина не похожа.

Она очень аккуратно обработала мои раны, кое-что смазала зеленкой, кое-что — тетрациклиновой мазью, заклеила лейкопластырем. При этом в глаза не смотрела, но не из смущения — смущения в ней не было ни на грош. Она просто делала свое дело, как автомат. Или обдолбанная.

Закончив с моей физиономией и руками, начала задирать мне футболку. На животе и ребрах расплывались огромные синяки. Были царапины, из которых сочилась кровь. Но не слишком интенсивно.

— Видишь, крови почти нет, — обратился я к Владе. — Хватит.

Она подняла на меня мутный взгляд, и на меня внезапно нахлынуло то чувство, которые было, когда приближалась Матерь. Только на сей раз чувство было немного иное.

— Зрячая, — прошептал я и сам не понял, почему это сказал.

Влада не отреагировала, собрала медицинские причиндалы обратно в аптечку и встала.

Юра, который изрядно окосел и обрел добродушное настроение, пьяным голосом сообщил:

— С ней разговаривать бесполезно, если чё. Немая она. И немножко ку-ку. — Он покрутил пальцем у виска. — Падчерица Хозяина. Мать ее ушла вместе с теми, кто мелодию в башке услыхал.

Я посмотрел в глаза Влады:

— Она уже пришла, Матерь. Слышишь? Ты ведь Зрячая? А Пастыри и Хозяева должны быть низвергнуты…

Сказал это тихо, но Влада должна была услышать. А Юра нет — он снова присосался к баклажке, его прямо качало на стуле.

Влада не отреагировала. Равнодушно смотрела мимо меня в стенку, потом развернулась и вышла из комнаты во двор.

***

Ночью я проснулся от того, что кто-то мягкий и теплый трется о мою руку, свисающую с кровати. Я погладил черную кошку, которая в темной комнате была совершенно невидима. Кошка заурчала. Я почесал под мордочкой и нащупал тряпичное сердечко. Рядом висело что-то металлическое, продолговатое…

Я обмер. На верхней полке похрапывал Юра. От него все помещение провоняло перегаром. Я поднял кошку на кровать, стараясь не брякнуть цепью, покопался и на ощупь снял с ошейника два ключика. Я уже знал, от каких

замков эти ключики. И кто мне их передал.

Она поняла!..

Сон слетел начисто. Я опустил кошку на пол, сел и, изнывая от нетерпения, осторожно открыл замки на ногах. Оставив цепи в постели, бесшумно поднялся, нацепил кроссовки и направился к двери, надеясь, что она не заперта.

Она была не заперта. Неудивительно. Юра не сбежит, а я с гирей через забор не попрыгаю. Уверен, сама усадьба заперта.

Впрочем, врываться в усадьбу и бить Хозяина у меня не было ни малейшего желания. Стоя в темном дворе, я вдыхал воздух свободы…

Скорей, скорей прочь отсюда! Где-нибудь отсижусь до утра, поищу тачку и поеду! Нет у меня бизнес-плана, вообще никакого плана нет, но мне важней всего чувствовать свободу. Пусть такие придурки, как Юра, которых устраивает их рабская жизнь, сидят здесь и упиваются самогоном…

Желание свалить было настолько сильное, что я не устрашился перспективы встретить Бугимена. Хрен с ним, отобьемся…

Я полез через забор в конце огорода и почти перекинул ногу через край, когда позади вспыхнул свет — во дворе включили лампу. Я замер в неэстетичной позе.

Свет подсвечивал тощую фигуру с лохмами. Юра, Буйный бы его драл!

— А ну, — промычало это пьяное существо, — слазь обратно! Не то прирежу!

И Юра выставил перед собой что-то маленькое. Я догадался, что это его перочинный ножик. Да что же за незадача! Чего же тебе, алкашу, не спалось-то? Я пожалел, что не придушил его, спящего…

Юра быстро двинулся вперед, и я понял, что не успею перескочить через забор. Порежет. Я спрыгнул и потерял равновесие. Рука, которую я выставил для опоры, нащупала булыжник.

Выпрямился, руку с булыжником спрятал за спиной.

— Юра, отпусти меня, будь добр, — сказал я.

— А?

— Ты же хороший человек, Юра! Тебе тут нравится, а мне вот вообще не нравится, прикинь?

Я разговаривал с ним, как со слабоумным. Собственно, с алкашами нельзя иначе, они и есть слабоумные.

Юра кашляюще рассмеялся, погладил левой рукой бороду. Правой по-прежнему держал ножик.

— Я… добрый, — выдавил он. — Добра тебе желаю, Тимка, хоть ты и при… придурок конченный…

Он набрал воздуха и заорал:

— ХОЗЯИН! Хозяин, твой раб сбегает!

Поскольку он чуть отвернулся, я размахнулся и обрушил на его тупой череп камень.

Череп оказался чугунным. Юра глухо охнул, присел, но не упал, а вцепился в меня, забыв, видимо, про перочинный нож. Мы принялись бороться, я никак не мог отцепиться от него. Камень я выронил, а Юра хоть и был в полуобморочном состоянии, держался за меня, как утопающий за спасателя.

Пока мы возились, хлопнула дверь в усадьбе и во двор вывалилась огромная фигура. Хозяин держал винтовку. Он побежал к нам.