Тина и Тереза
Шрифт:
Джоан, которую остро резануло это «придется» и «боюсь», тем не менее обрадовалась. Чувствовать себя одинокой, брошенной в таком положении было бы невыносимо. И потом… кажется, сбывалась ее мечта! Доселе Джоан и не мыслила, что Лоренс когда-нибудь сделает ей предложение.
На очереди было неизбежное объяснение с вернувшимся из поездки отцом. Узнав новость, Джон Россет глухо произнес: «Кто?» А потом: «Он согласен жениться на тебе?» Джоан ответила утвердительно, и отец велел привести Лоренса в дом.
Эту кошмарную сцену девушка запомнила на всю жизнь. Она стояла за дверью кабинета и слышала, как отец назвал Лоренса негодяем, прохвостом, смазливым чертом, ничтожеством и еще бог весть какими словами, на что молодой человек с холодным бешенством заметил: «Поосторожнее с выражениями,
Джоан тоже досталось. «До чего ты дошла! — кричал Джон Россет. — Как ты посмела! Я должен унижаться, упрашивать какого-то проходимца жениться на тебе, вынужден отдавать свою дочь неизвестно кому! Ты что, слепая, не видела — он же не белый! Ты понимаешь, что сделала со своей жизнью — все отвернутся от тебя, нигде не будут принимать, а твоего безродного мужа-полукровку — тем более! А ребенок, которого ты родишь?! Что его ждет?!» Да, Джоан знала, вернее, поняла до конца только теперь. Лоренс… В нем действительно чувствовалась примесь неведомой крови, он не был чистокровным белым и не мог быть принят в приличных домах Сан-Франциско, несмотря на все свои достоинства, образованность и воспитание. Кто были его загадочные предки, о которых он отказывался говорить? Не негры, не мексиканцы, не индейцы… Но так или иначе то, что придавало его облику особую, выразительную красоту, было его клеймом. «Как ты посмел тронуть ее, дрянь, — кричал Джон Россет, — она же белая, а ты…»
Джоан плакала от стыда, умоляя отца простить ее. Хорошо еще Лоренс не сказал правду о том, как она себя вела. Впрочем, отец, конечно же, не поверил бы. Его крошка Джоан, его дочь, умница и красавица… Как с ней случилось такое? Разумеется, во всем виноват этот мерзавец, решивший выбиться в люди с помощью выгодного брака. Джон был безмерно потрясен, почти уничтожен.
Впоследствии (еще до рождения Мелиссы) Джон Россет пришел к выводу, что нужно было поступить совсем наоборот: ни в коем случае не выдавать Джоан замуж за Лоренса, отправить куда-нибудь подальше, а когда родится ребенок, отдать младенца на воспитание или в хороший приют. Так поступали все, кто хотел избежать публичного скандала. Конечно, это нанесло бы глубокую травму Джоан, да и Джона терзали бы угрызения совести, но честь дочери была бы спасена и репутация семьи Россетов не пострадала.
Джоан и Лоренс спешно и без лишней огласки обвенчались и отбыли в свадебное путешествие в Европу. «С глаз долой», — как сказал отец. Никакого удовольствия от поездки Джоан не получила: она плохо себя чувствовала, вдобавок Лоренс был холоден, как лед, и почти не разговаривал с нею.
Вернувшись, супруги сняли домик на побережье. Лоренс оставил прежнюю службу и нашел место в компании по торговле недвижимостью, как подозревала Джоан, не без тайного участия ее отца: несмотря на все свои антипатии, Джон не хотел, чтобы его дочь голодала, а явной помощи Лоренс никогда бы не принял.
Джон Россет, глубоко оскорбленный случившимся, игнорировал молодоженов, не навещал их и не приглашал к себе. Знакомые и родственники были шокированы: такая девушка, как Джоан, могла сделать замечательную партию, а вместо этого решилась на поистине невиданный мезальянс! Подруги и бывшие поклонники отдалились от Джоан, родственники и близкие знакомые отца ломали головы над тем, принимать ли у себя молодую чету. Разве что из уважения к мистеру Россету, который, по всему видно, являлся в этой скандальной истории потерпевшей стороной.
Молодые нанесли положенные визиты, но светское общество держалось холодно по отношению к Лоренсу, и он отвечал тем же. Окончательную точку в отношении к
Джоан хорошо помнила этот день. Ей было страшно, одиноко и больно, она сильно кричала… Боялась, а временами, напротив, — хотела умереть. Джоан лежала в затемненной спальне на промокших, измятых простынях, и рядом не было ни одного близкого, родного человека. Когда стало совсем плохо, она, не выдержав, попросила доктора позвать Лоренса. Он вошел, присел на край постели и, взяв ее холодную, влажную руку в свою, принялся ласково успокаивать. А потом погладил спутанные волосы Джоан и поцеловал ее в искусанные губы. Джоан почувствовала — он искренне жалеет ее, переживает, и заплакала от счастья. Впервые она видела Лоренса таким ласковым и нежным и жадно ловила его взгляд, полный не холода и мрака, а тепла и света, понимания и человечности. Потом он вышел, но молодая женщина слышала за стеной его неровные, взволнованные шаги и улыбалась от радости. Муки души кончились, а вскоре завершились страдания телесные — Джоан родила дочь, здоровую, смугленькую, черноволосую малютку. Она спросила Лоренса, как он хотел бы назвать девочку. Он ответил: «Все равно», но потом поправился: «Назови как тебе нравится». Джоан нарекла новорожденную Мелиссой, в честь своей покойной матери — муж не возражал.
Молодая женщина быстро поправлялась, и ей казалось, что жизнь теперь пойдет по-другому. У них с Лоренсом родился ребенок, это сблизит их, сделает настоящей семьей, отношения наладятся… Но все было не так просто.
После рождения внучки отец пошел на мировую: навестил Джоан, принес богатые подарки. С тех пор часто приглашал дочь в гости, а несколько месяцев спустя начал склонять к переезду домой — ему было одиноко без своей любимицы, к тому же он, неожиданно для себя, страстно полюбил Мелиссу. «Живи здесь вместе с малышкой, — говорил Джон Россет. — Наплевать на пересуды, я дам тебе все, что пожелаешь, и никогда больше не упрекну». А затем, видя упрямство дочери, повторял: «Глупая девочка, ему не нужен ни ребенок, ни ты. Брось унижаться, разведись. Ты же красавица и умница, единственная наследница моего состояния, кто-нибудь непременно посватается к тебе! Забудь прошлое, найдешь хорошего мужа, человека нашего круга, а не какого-нибудь там выродка-полукровку!» Молодой женщине было тяжело слушать такое, она любила и мужа, и отца и разрывалась между ними. К тому же, что самое страшное, Джоан все чаще начинало казаться, что отец прав. Один лишь раз Лоренс явил ей другой облик — любви, подлинного внимания, заботы и нежности, а после дверь его души захлопнулась и он стал прежним: замкнутым, холодновато-вежливым и равнодушным. Появление Мелиссы не изменило Лоренса в главном: он по-прежнему воспринимал свой брак с Джоан как вынужденную, непоправимую ошибку.
Впрочем, Джоан не теряла надежд. Она взяла на себя все заботы о ребенке, не забывая при этом о своей внешности: следила за лицом, фигурой, старалась модно одеваться — словом, стремилась понравиться мужу, завоевать в конце концов его любовь. Ни одного неосторожного слова, неизменная улыбка на лице… Она сломала свой характер и, Бог свидетель, чего ей это стоило! Порою, вспоминая ту задорную, своенравную девчонку, какой была когда-то, она рыдала в три ручья и спрашивала себя: «А стоит ли любовь этого человека таких огромных жертв?»
Жили они не богато, но и не бедно. Наняли служанку в помощь Джоан, купили хорошую мебель. Лоренс никогда не возражал против того, чтобы жена покупала наряды, но ни разу их не похвалил. Чтобы как-то оживить и скрасить вечера, Джоан решила приобрести пианино. Лоренс удивился: «Разве ты играешь?» «Да, — сказала Джоан, — я училась немного». «Хорошо, покупай». Он остался безразличен к ее игре, более того, когда жена садилась за инструмент, обычно под каким-нибудь предлогом покидал гостиную. Конечно, Джоан была посредственной пианисткой, но в прошлом поклонники всегда хвалили ее игру. Молодая женщина начинала впадать в отчаяние. Иногда думала: «Может, у Лоренса есть другая?» Однажды, не выдержав, сказала об этом вслух и получила полный сарказма ответ: «Благодарю покорно, мне довольно истории с вами». Джоан разрыдалась.