Тина
Шрифт:
– …При социализме исследования велись. Так вот оказалось, что двадцать процентов людей хорошо работают, если даже им мало платят, – сказала Инна.
– Это о нас, – вклинила свой комментарий Аня.
– Тридцать процентов людей плохо работают, даже когда им много платят. Они любят работать гуртом, бригадой, где нет плана на каждого отдельного человека. Чтобы легче прятаться да спины других, – продолжила теоретизировать Инна.
– В то время насчитывалось порядка тридцати процентов разводов. А теперь, когда почти семьдесят процентов женщин без мужей воспитывают детей, эта картина в какую сторону изменилась? (Разве не пятьдесят?) Лучше стали работать? – спросила Жанна.
– Свежих статистических данных
Аня промолчала.
– …А как выполняются законы? – Аня нетерпеливо перебила Инну. – Украл десять тысяч – в тюрьму, а десять миллиардов – пожалуйте за границу. Все, как и раньше только масштабы покруче. Внешние законы не работают, если внутренних в сердце нет. «Не укради, не убий…» Сложность состоит еще и в том, что…
– И в СССР были «священные коровы», – напомнила Инна. – С каким восторгом Мишка Солодилов, работая в народном контроле, рассказывал, как борется с взяточничеством! Но стоило ему нацелиться на неприкасаемых, копнуть глубже – вмиг слетел со всех постов. Был потрясен несправедливостью. И случилось кровоизлияние в мозг. Вот чем закончилось его противостояние системе.
Прозевал Мишка момент, когда надо было остановиться. Андропов боролся, а Щелоков «крышевал». Так или иначе, в большей или меньшей степени, но во всем мире творится это безобразие – коррупция, сращивание власти, правоохранительных структур и бандитизма. С помощью этого сплава-«агломерата», труд народа ставится на рельсы личного обогащения верхов. А кто рангом пониже, у тех и доходы пожиже. – Инна вмиг состряпала на своем хитреньком личике невинное смирение. – А теперь и у нас, когда сброшены кандалы советской морали, на всех уровнях черте что творится.
– А я вот что насчет денег хотела сказать. Мне кажется, давно пора нам пару нулей отсечь. Я по-прежнему, по привычке, все цены на старые деньги перевожу. Хлеб десять копеек стоил, а теперь двадцать рублей, приличное осеннее пальто сто пятьдесят рублей, а сейчас пятнадцать тысяч, – возникла Аня со своим «грандиозным» предложением.
– Нельзя. Тогда будет заметно, как мало мы получаем. А тут держишь в руках тыщи и радуешься, – усмехнулась Жанна.
– А что на них можно купить, заплатив за квартиру – это уже другой вопрос и его лучше не задавать, – вздохнула Аня.
– Это даже меньше, чем ничего, – хмыкнула Инна. – И я постоянно соотношу старые и новые цены. И события…
– Но я подрабатываю, потому что помогаю некоторым своим подшефным, – добавила Аня. – «Как хорошо мы плохо жили!» Поэт Борис Рыжий, между прочим. Он совмещал несовместимое. Своей непохожестью привлекал и покорял. «Любовь и счастье – мимо, мимо…» Это про меня.
– Аня, политинформации по понедельникам, а сегодня суббота, – вдруг сердито дернулась Жанна. – Не люблю, когда унижающе и уничижительно отзываются о своей стране и о своем народе. Все неймется тебе в старье покопаться. Ты воспринимаешь мир сквозь призму своего идеалистического мировоззрения, все видишь как в кривом зеркале. И еще берешь на себя смелость рассуждать о том, в чем ни не смыслишь. Совсем утратила способность понимать. Так и не удосужилась перестроиться. Говоришь, походя, о самом сокровенном: о Боге, о Родине и судьбе. Религию критикуешь, хотя ее теперь признают даже верхи. (Какая муха ее укусила?)
– Вот ты как «запела!» Чудовищное обвинение. Вопиющая наглость! – обижено прервала ее Аня.
– Взбеленилась! Взорвалась! – со зловредной улыбкой сказала Жанна. – Да ради бога скули, если тебе от этого становится
– А сама-то… – Аня не смогла или, может быть, просто не захотела продолжать разговор в таком духе.
– Старые смыслы забыты, а новые четко не сформулированы – защитила Аню Инна. – Богу богово, кесарю кесарево. У каждого своя планида, своя правда. Главное, чтобы она была не чужая и не чуждая.
Аня в запале не поняла, что хотела выразить этими словами Инна, поэтому промолчала.
– Опять Бога всуе поминаете, – раздраженно заметила Жанна. – Ну да, вы же агностики.
Последнее слово в ее устах прозвучало как ругательное. За ним последовала недоуменная пауза.
3
– …Надоело недельный борщ хлебать, свежачка подавай, – угрожающе возроптала Инна.
– Накатила перестройка, закрутила всех водоворотом непонимания и неурядиц, растоптала, размолола жизнь. Пресвятая дева… Тысячи людей обмануты, выброшены на свалку собственной страной. Согнали их с исконных мест проживания. Сто тысяч человек ежегодно пропадают без вести. Каждые пятнадцать минут регистрируется новый случай ВИЧ-инфекции. Кишат вокзалы нищими, брошенными бездомными детьми. Покусились на самое святое. В шаговой доступности от нас такое твориться… А там, за горизонтом… грустная пустота брошенных земель, выстуженные ветром разрушающиеся хозяйственные постройки. Тоска высасывает душу. К ценам не подступиться. Элементарное соблюсти невозможно. Кругом бандиты окопались. Многие крупные города отданы им на откуп. И никто им не указ. Себе апартаменты отстраивают за высокими заборами. Рынок проседает из-за их махинаций. А экономика как баржа на приколе туда-сюда… Не движется вперед, а люфтит. (Люфт?) Сволочное время. До чего дожили! Страна, как заговоренная… Ложь всех оплела. И это настораживает.
– Ну и разошлась! – перебила Жанну Инна. – Как сказал юморист Жванецкий: «Что слышишь – дели, что видишь – умножай».
– Раньше мы заранее знали свою линию жизни, а теперь молодежь мечется… И мы выдохлись. По теперешней жизни далеких планов лучше не строить. Все говорят, говорят, а до истины в тех речах не докопаешься. Уверяю вас, я чувствую себя выброшенной на неизвестно кем населенный остров. И вообще, все стало так сложно и противоречиво. Поменялось решительно все. Временами меня охватывает страшное отвращение… возникает чувство конца, неотвратимо близкой развязки. И не существенно, в каком порядке расположатся катаклизмы, ведущие в пропасть. Такие вот приметы… улики времени. (Вот это флуктуации!)
– Жанна, это уже ушло в прошлое, а ты все еще чувствуешь ту боль?.. Оглянись. Проехали, – остановила ее Инна. – Или у вас, вдали от Москвы, процессы протекают с запаздыванием на годы?
– …Раньше Америку изобличали, а теперь сами реагируем на каждый ее чих, – пробурчала Жанна.
– Неправда! – полыхнула Аня. – Мы не Западная Европа. Мы Россия! Конечно, наши проблемы восторга не вызывают, но они в основном – пена. А у нее свойство такое – она быстро сходит. Ее можно сбросить, сдуть. Она же на поверхности.
– …На рынке сплошь горластые оторвы так и пытаются всучить тебе всякую дрянь. Они ходовой товар скупают в деревнях по бросовой цене, а нам сбывают задорого. Семь шкур дерут. И друг друга разорвать в клочья готовы. Напрямую массовому потребителю пробиться к производителю не представляется возможным. Оттого и цены кусаются. Торгаши узурпировали права селян. Опостылели. Спровадить бы всех этих торгашей куда подальше, – не успокоилась Жанна.
– И куда их пристроишь? А сама примешься за частный извоз или займешь освободившееся место на рынке? Извини мое… вполне простительное женское любопытство, – подколола ее Инна. – Посмотрим, в какое дерьмо ты вляпаешься. Весь товар изведешь, а прибыли не получишь.