Тина
Шрифт:
«Инка, раздираемая потребностью насыщаться сведениями из чужой жизни, как всегда с энтузиазмом продолжает лезть не в свои дела. Развивает чрезмерную активность не в том направлении. А потом, не испытывая ни малейших колебаний от привычки к самообману, беззастенчиво сплетничает, наворачивает. Иногда она производит впечатление завистливой неудачницы. Но, насколько я помню, она не такая. Надеюсь, не держит зла на Кирилла за свои какие-то прошлые обиды? Хотя все мы не без греха. Неужели до сих пор не научилась с иронией проговаривать свои обиды, чтобы они показались смешными и уходили из нее? Мне помогает: пропадает депрессия, исчезают головные боли.
Зачастую другие люди лучше осведомлены о нашей жизни, чем мы предполагаем. Да, они могут знать о нас больше, чем мы допускаем, но ошибаться
Инна, допустим, несколько по-иному относилась бы к Кириллу, если бы хоть чуточку ему симпатизировала. А вдруг в ней говорит ревность? Может, он предмет ее былых предпочтений, и она, жалея, что когда-то рассорилась с ним, продолжает вырывать его из своей памяти, черня и охаивая? И так ведь бывает. Помня ее жадную до любви натуру – частую смену предметов обожания – я все больше склоняюсь именно к этой версии. Неужели была влюблена до помешательства?
Инка все больше по верхам скачет, боится или не умеет вглубь заглядывать? Не вникает она в причины пристрастий, таящихся в душе Кирилла, не сочувствует ему, по конечному результату о человеке судит. Наверное, привычка отсекать то, что мы ежедневно видим, но не чувствуем, не способствует правильным выводам. Расставила силки, захлопнула мышеловки – и все ясно. Воображает себя дирижером человеческих судеб. Браво, браво… Может, конечно, и я в этом разбираюсь не лучше, чем в санскрите или в дзюдо... Впрочем, все эти коллизии давно перестали вызывать во мне интерес. Не взваливай на меня, бог знает что. Не впутывай в свои истории. Тебя послушать, так разуверишься во всем порядочном в этом мире. Если хорошенько покопаться, слабости у каждого из нас могут обнаружиться, да еще какие… И свирепая тоска может наброситься, так что хоть криком кричи, и дикие перепады настроения. Особенно если вдруг в одной точке сойдутся многие обстоятельства от человека не зависящие. И что, за это каждого надо в грязь окунать?
Теперь я больше расположена к спокойной размеренной жизни. Как там у Есенина? «Скупее стал в желаньях», – насмешливо вздохнула Жанна. – Узнай я о поведении Кирилла из уст Инессы в те времена, когда я еще верила всему, что мне говорят, я была бы потрясена. Но жизнь научила меня разгадывать скрытые мысли и замыслы и просто желание некоторых личностей шокировать публику своей осведомленностью в чужих бедах. Теперь я не позволю ни одному правдивому на первый взгляд слову Инны обмануть мой инстинкт, разбивающий кажущуюся незыблемость мнений, ложь, козни или буйные фантазии рассказчиков. Думает, меня легко обмануть? Достаточно притвориться заботливой, переживающей? Очень надеюсь, что она поднаторела в психологии разных типов индивидов.
Инна и раньше была на выдумки горазда, любила возводить напраслину, домысливать, сочинять. Устроила тут распродажу со скидкой чужой судьбы, подвергла унижению. Коробит меня людская гнусность. Рассказывая о человеке надо держаться фактов, а не эмоций. Совершенно ясно, что Кирилл несчастен и если это так, то насмехаться над этим – поступок за гранью добра и зла, это предательство. Инка неподражаема в своем стебе. Ни такта, ни чувства меры в ней. Погрязла в пошлом дешевом пафосе.
И все-таки в ходе разговора выясняются некоторые неприятные обстоятельства жизни Кирилла. Неутешительный диагноз ставит ему Инна. Кирилл – конченый человек. И ее странная взволнованность обеспокоила меня. Неужели она так обожает Тину? Все возможно, ведь не зря же кто-то из наших ребят назвал ее лучшим на свете сердцем. Ее, а не Тину? Я ничего не путаю? Но что-то подсказывает мне, что на самом деле менее всего Кирилл дорожит именно женой. Почему?
Может, это глупое замечание, не стоящее внимания, но если взглянуть на их
До Жанны, будто издалека доносится голос Инны, и она снова пытается вникнуть в ее рассказ.
– …Так вот, я зло махнула рукой. Как-то мерзко себя почувствовала, будто плюнул Кир в меня, а я ведь все делала для его блага. И Тина меня понимала. Сколько раз она говорила мужу: «Не обижайся на Инну, у некоторых добрых людей есть нехорошее качество – занудство. Они, желая помочь, бывают слишком навязчивы, прямолинейны и поэтому малоубедительны».
… И я Кириллу терпеливо объясняла, что всегда и во всем надо искать что-то радостное, веселое или хотя бы смешное. Так легче жить…
Мысли Жанны опять отлетели от скучных рассуждений Инны.
«Может, я чего-то не понимаю в Кирилле, потому что достаточно спокойно отношусь к спиртному? Не ощущаю я в нем трепетного кайфа. Меня могло бы привлечь что-либо касающееся прекрасной еды. Еще вот что меня до сих пор мучает, – а с возрастом даже еще сильнее – непреодолимая жажда попасть в непредназначенное мне рождением и воспитанием культурное пространство. Я с ума схожу не посетив, допустим по причине болезни, очередную выставку в картинной галерее или пропустив концерт классической музыки в исполнении знаменитости века. Как я без всего этого страдала в деревне!.. Мне неплохо думается под тихие мелодии романсов. Люблю стихи современных поэтов. Даже не вериться, что я современница таких великих поэтов как Рождественский, Бродский… Они раздвигали, расширяли образную систему, выходили за пределы искусства, уходили в философию. Мне понятны бездонность Чехова, отчаянье Достоевского, широта Толстого. Есть писатели со спринтерским дыханием, есть с долгим. Люблю послушать радостные мелодии Дунаевского-старшего. Они вселяют оптимизм. Когда я в них окунаюсь, то забываю себя, не чувствую, что есть время. И об этом со мной можно поговорить. Видно, по своей природе я тяготею к высоким материям.
С чего это вдруг Инна закусила удила? Корить и охаивать – это ее внутренняя потребность, необходимость, развлечение, потому что своя жизнь категорично не сложилась? Наслаждается моментом мести? Прокуроров у нас хватает… Не стоит разводи костров в душе ближнего, если у него там и без того такое твориться, что не приведи Господи, – мысленно защитила Жанна Кирилла. – От жены он видел сочувствие и заботу, но глубоко ли она его знала? Надо так понимать любимого, чтобы не взять ни одной фальшивой ноты. А Инна проникала в его душу? Говорят, насколько образован, настолько и понимаешь. Нет, этого мало. Тут сердцем надо осязать».
– …А Кир отвернулся с кривой гримасой, глядит себе под ноги и молчит, будто это позволяет ему минимально участвовать в происходящем. Так я вела себя в детстве, когда выслушивала часовые мамины нотации на тему моего несдержанного поведения в присутствии взрослых. И вдруг на самом пике моего вдохновенного монолога он взорвался и вспыхнул нервным агрессивным факелом, нагло вперив в меня глаза:
«Размечталась. Какой полет фантазии! Ты вызвала в моем сердце горячий отклик!.. Думаешь мне этого «гарнира» не хватает? Проецируешь на меня свои проблемы? А у меня их нет. А ключевое слово твоих речей – «я». За болвана меня держишь? Мы так не договаривались. Из тебя и раньше общественная энергетика так и перла и носила ярко выраженный показушный характер, будто ты выполняла социальный заказ. Может, так и было, но ты никогда не задумывалась и не представляла, как твое слово отзовется. Не лезь в мои дела, не навязывай мне спор, не ущемляй бесцеремонно мое достоинство».