Тиран
Шрифт:
Дионисий сидел на скамье в углу, спиной к ним. Ни один из троих не мог выдавить из себя ни слова, и зал казался от этого в сто раз больше, чем был на самом деле.
— Ты за нами посылал… — наконец проговорил Филист. Как будто они пришли пешком из соседнего квартала, а не прибыли с самого края света после долгих лет разлуки.
— Да, — ответил Дионисий. И снова воцарилось бесконечное молчание.
— Нет… я хотел сказать, что твой брат и я — мы рады этому, — снова промолвил Филист. Он пытался разрядить тяжелую обстановку какой-нибудь остроумной фразой. — По правде сказать, я скучал в той лагуне в окружении комаров.
— А ты? — спросил Дионисий.
Лептин стоял, опустив голову и уставившись в пол.
— Ты даже не поздороваешься со мной? — настойчиво продолжал Дионисий.
Лептин подошел ближе.
— Здравствуй, Дионисий. Ты хорошо выглядишь.
— Ты тоже. Видимо, тебе пришлось не так уж худо.
— Нет. Не слишком.
— Мне нужна твоя помощь.
— В самом деле?
— Я готовлюсь к последней войне против карфагенян. К последней, понимаешь? И ты мне нужен. Иолай погиб.
— Я знаю. Бедный парень.
— Парень… мы по-прежнему говорим это слово многолетней давности.
— Да.
Филист смотрел на них, и внутри у него что-то раскалывалось; от волнения на глаза наворачивались слезы. Он понимал, что этих двух людей, прошедших непростую, тяжелую жизнь, все еще связывает сильное чувство, столь могучее, что сметает на своем пути весь осадок затаенной злобы, подозрения, страх, соображения государственной важности, политики, власти. То была крепкая, настоящая дружба, раненая, оскорбленная и потому, возможно, еще более глубокая.
— Что ты ответишь мне? — торопил его Дионисий.
— Чего ты от меня ждешь? Ты на пять лет изгнал меня на этот утес, за все это время не сказал ни слова, не передал ни единой весточки. Пять лет…
— Может, прошлое лучше не ворошить, — неудачно вмешался в разговор Филист и тут же умолк, сообразив, что сморозил глупость.
— Я не мог простить тебе того, что ты сделал.
— Я и сейчас сделал бы то же самое, один в один, — если бы оказался при тех же обстоятельствах, — решительно возразил Лептин. — Так что можешь немедленно отправить меня обратно.
Дионисий вздохнул. В душе его боролись остатки давнего гнева и радость от того, что он снова, спустя столь долгое время, видит перед собой самого честного и великодушного человека из всех, кого знал за свою жизнь. И этот человек — его брат.
— Мне нужна твоя помощь, — повторил он и приблизился еще на шаг.
Они стояли совсем рядом, пристально смотрели друг другу в глаза, и ни один не отводил взгляда. Филисту захотелось куда-нибудь спрятаться.
— Давай проясним кое-что, — ответил Лептин. — Это ты за мной послал. Я не просил у тебя позволения вернуться.
— Хорошо, — согласился Дионисий. — Что еще?
Напряжение между ними было столь велико, что у
Филиста мурашки бегали по коже, но на сей раз он не проронил ни слова.
— А! — воскликнул Лептин. — Да пошло оно все! — И вышел из комнаты.
Дионисий ждал, что он хлопнет дверью, и повторил с ухмылкой:
— Да пошло оно все…
— Я тоже тебе нужен? — поинтересовался Филист.
— Да, — ответил Дионисий, — садись. — Он подвинул ему скамейку и заговорил так, словно прошло всего несколько часов с того момента, как они в последний раз виделись. — Послушай. Мирный договор с карфагенянами признавал за ними право собирать подать с Акраганта, Селинунта и Гимеры.
— Верно.
— А теперь эти города отправили ко мне своих послов, заявляя, что они согласны перейти на нашу сторону, если мы готовы их защитить. Однако они ясно дали мне понять, что не желают менять одно рабство на другое.
— Понимаю. И что ты хочешь от меня?
— Ты встретишься с правительствами этих городов и обсудишь с ними возможность… присоединения, которое бы сохраняло их независимость и не оскорбляло их достоинства. Ты уяснил?
— Вполне, — ответил Филист.
— Это все.
— Все? — повторил Филист.
— А что? Нам еще что-то нужно обсудить?
Филист склонил голову.
— Нет, — ответил он. — Полагаю, нет.
И он покинул зал; Аксал ждал его снаружи, чтобы проводить домой.
Войдя, он увидел, что все находится в идеальном порядке: стены покрыты свежей краской, мебель и обстановка выглядят так, словно он никогда не уезжал отсюда.
Он сел, взял дощечку и стилос, тяжело вздохнул и произнес:
— А теперь — снова за работу.
Лептин пришел навестить его через несколько дней. Мрачный и в угрюмом настроении.
— А чего ты ждал? — спросил Филист, отодвигая записи. — Что он бросится тебе на шею?
— Даже и не надеялся.
— И зря: ведь он по-своему именно так и поступил. Он попросил тебя помочь ему — это все равно как если б он стал перед тобой на колени.
— Потому что он остался один, как пес. Он больше никому не может доверять.
— Именно. Теоретически он не может доверять даже нам. Когда мы с ним расставались, положение было весьма туманным.
— В твоем случае, не в моем.
— Верно. На самом деле я уверен, что его чувства к тебе ничуть не изменились. Что до меня, я не думаю, что он когда-либо меня простит, — и знаешь почему? Ты отступился от него сердцем, а я — умом… Однако я ему нужен. Я лучше кого бы то ни было умею вести дипломатические переговоры и единственный, кто может хорошо сделать для него эту работу. И мне этого достаточно. Вынужден признать: мне достаточно просто находиться рядом с ним.