Тиран
Шрифт:
— Нет, я есть хочу. Он даже не пригласил меня поужинать.
— Я тебя приглашаю.
Лептин мгновение колебался.
— Ты сказал ему, что я виделся с Аристомахой?
— Да, — ответил Филист.
— И вот так мне об этом сообщаешь?
— Ты задал мне вопрос. Я ответил.
— А зачем ты ему об этом сказал?
— Потому что, если бы он узнал об этом от других, было бы хуже.
— Я бы сам ему сказал.
— Сомневаюсь. У тебя на лице отображается такое смущение, когда ты произносишь ее имя.
— Я больше не хочу об этом говорить.
— А на ужин хочешь прийти?
— Если ты больше не станешь задавать мне подобных вопросов.
— Хорошо.
Они отправились в дом Филиста, рабы принесли им воды, чтобы умыться, и молодого вина. Ужин подали на балконе: погода стояла еще довольно теплая, несмотря на глубокую осень.
— С каждым днем он становится все хуже, — промолвил Лептин в какой-то момент.
— Мне так не кажется, — ответил Филист.
— Не кажется? Что ты такое говоришь? Он оставил Битона одного в Мотии, не имея к тому никаких причин. Наши жизни для него больше ничего не стоят, он дорожит только своей властью. А что до Аристомахи…
— Ты же сказал, что не хочешь ее обсуждать…
— Я передумал. Что до Аристомахи… Я нахожу, что жениться на двух женщинах одновременно — это исключительная самонадеянность, их обеих унижающая, огорчающая и…
— Не знал, что ты такой нежный и чувствительный, однако мне жаль разочаровывать тебя, но я так не считаю, — возразил Филист. — Дионисий очень привлекательный мужчина, он силен как бык, он — один из самых могущественных людей в мире. Женщины падки на такие вещи, поверь мне. Если хочешь моего совета…
— Не хочу.
— Я все равно тебе его дам. Послушай меня. Женщины скучают в гинекее, в затворничестве, и то, что происходит, — нормально. Представь себе, что тебя заперли в четырех стенах на большую часть жизни… Так что они инстинктивно ищут развлечений, а в разговорах преувеличивают свои впечатления, чувства, проблемы, раздувая их до невероятных размеров. В действительности же за всем этим обычно скрываются сущие пустяки. У этих двух женщин есть все, чего только можно пожелать: великолепный дом, муж, похожий на бога, обладающий силой и энергией, более чем достаточными для обеих; у них есть драгоценности, дети, еда, служанки, чтение, музыка. Появляясь на людях они оказываются в центре внимания тысяч людей, ими восхищаются, словно они — богини… Ничто так не прельщает женщину, как восхищение окружающих.
— Аристомаха несчастна, — проговорил Лептин и отвернулся в другую сторону, делая вид, что разглядывает две триеры, становившиеся на якорь в гавани.
Филист молчал, притворно сосредоточившись на только что поданном жареном лавраке. Лептин тоже некоторое время хранил молчание.
— Скажи мне кое-что, — наконец произнес Филист. — У тебя ведь было что-то с Аристомахой, прежде чем Дионисий посватался к ней?
— Думаешь, я бы тебе признался, если бы это было правдой?
— А почему нет? Я когда-нибудь сделал тебе что-то плохое?
— Мы вместе играли в детстве, во дворе между нашими домами. Дионисий в то время находился в горах у нашего дяди Демарета, лечил там никак не желавший проходить кашель.
— И все?
— Все.
— Сколько вам было лет?
— Мне одиннадцать, ей девять.
— И вы поклялись друг другу в вечной любви.
— Что-то в этом роде.
Филист вздохнул.
— Ради Зевса, ты ведь второй человек на Сицилии, ты командуешь флотом из ста двадцати боевых кораблей, под твоим началом находится двадцать пять тысяч человек. Ты за свою жизнь убил сотни людей и множество ранил, у тебя были сотни женщин всех сословий и цветов, и…
— Оставь, — прервал его Лептин. — Пусть будет так… Мне пора. Спасибо за ужин.
— Рад был пообщаться с тобой, — ответил Филист. — Мы еще увидимся?
— Не скоро. Я ухожу вместе с флотом.
— Это хорошо. Не так опасно, как взращивать в себе определенного рода мысли.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Лептин.
— Ты отлично знаешь. Удачи.
Лептин едва заметно кивнул, после чего добрался до порта и велел доставить себя на борт «Бувариды».
Гимилькон явился в Гимеру, и ее жители в панике сдались ему. Их не осталось и пятой части от прежнего числа, и они и не пытались оказывать сопротивление столь свирепому и неумолимому врагу.
Карфагенская армия двинулась дальше, по направлению к Мессине, и стала лагерем примерно в двадцати стадиях от города. Мессинцы вывезли оттуда своих детей и жен, отправив их в горы к родственникам и друзьям или в свои поместья в других частях острова, после чего выстроились в полной боевой готовности между морем и горами — в том месте, где дорога сужалась, — намереваясь преградить врагу путь. Но Гимилькон прошел стороной, по морю, и высадил свою армию непосредственно в порту. Город, оставшийся почти без защиты, пал без сопротивления, после чего враг разграбил его и истребил жителей. Из дееспособных мужчин спаслось от силы человек пятьдесят. Они вплавь пересекли пролив и добрались до Регия. Тем самым они совершили столь небывалый подвиг, что в честь его с тех пор стали устраивать аналогичные соревнования по плаванию — каждый раз в годовщину события, — кроме того, в память о случившемся устраивали празднества в честь Посейдона, бога моря.
Гимилькон, встав во главе сухопутной армии, двинулся на юг, держа путь в Катанию, доверив командование своим огромным флотом военачальнику по имени Магон.
Даже сильное извержение Этны не остановило его. Грозный поток лавы докатился до самого моря, подняв столб пара, столь же впечатляющий, что и облако дыма, выходившее из вулкана. Но Гимилькон доказал, что ничего не боится, и провел свою армию за охваченной пламенем горой, после чего, уже на подступах к Катании, снова вернулся на прибрежную дорогу. Там он воссоединился с флотом.
Дионисий решил выступить ему навстречу и собрал все имевшиеся в его распоряжении силы. Он также вызвал к себе Лептина с флотом. Но сначала он отправился попрощаться со своими женами. С обеими сразу, как обычно, чтобы не возбуждать ревности. Однако он знал, что Аристомаха, сиракузка, снова беременна, и потому обратился к ней с ласковыми наставлениями:
— Береги себя, мне не терпится увидеть ребенка, когда он родится.
— Правда? — спросила она с улыбкой. — Ты действительно хочешь его увидеть? А он уже начал шевелиться.