Тиран
Шрифт:
– Твой любимый завтрак на обед.
Мое сердце затрепетало, когда она зачерпнула немного взбитого теста и залила его на раскаленную сковородку. Когда Надин взялась за лопатку, чтобы перевернуть содержимое, я увидела Преппи, стоящего на ее месте в своем любимом фартуке из красного кружева.
– Блинчики, - прошептала я, и мое сердце начало увеличиваться в размере. Внезапно я почувствовала слабое головокружение. Звездочки затанцевали перед глазами, и я обняла себя, чтобы не упасть со стула.
Надин подошла и поставила передо мной тарелку с тремя идеально круглыми блинчиками,
– Тебе больше не нравятся блинчики?
– спросила Надин, неправильно интерпретировав мою реакцию.
Я покачала головой.
– Не в этом дело, - ответила я, пытаясь бороться со словами.
– Тогда в чем, крошка?
– спросила Надин, встревоженно положив руку мне на плечо. Я не ответила.
Не смогла.
Так что она притянула меня к своей мягкой груди и обняла за голову, которую я не так и решилась поднять. На протяжении недель после смерти Преппи меня настолько сильно тревожил Кинг, что я забыла о том, что так и не оплакала смерть своего друга должным образом. Я не понимала, что плачу, пока мои плечи не начали сотрясаться.
– Почему ты плачешь?
– Потому что… - мне удалось произнести слова с коротким выдохом.
– Потому что… что?
– Потому что… блинчики.
Глава 3
Доу
Надин укачивала меня, пока я не успокоилась. Она отодвинула тарелку с блинчиками, словно именно они стали причиной моего маленького срыва.
Мы обе решили, что мне нужен был хороший сон. Надин провела меня наверх к двери в конце коридора.
К моей комнате.
Кружевные белые занавески, стены приятного синего цвета и мягкое, словно облако, розовое одеяло. Маленький настенный бра с электрическими свечами висел над кроватью, на которой рядком стояли мягкие игрушки животных. Осматриваясь вокруг, я не могла не вспомнить другую маленькую комнатушку в городке недалеко отсюда. С плоским матрасом, с самым удобным одеялом выцветшего синего цвета и сломанной лопастью вентилятора, о которую Преппи ударился головой, с энтузиазмом прыгая на кровати.
В груди защемило.
В этой комнате — моей — над простым белым столом висела пробковая доска. К ней иголками были прикреплены наброски на альбомных страницах. Я медленно шла по комнате, пробегая рукой по слегка текстурированным стенам, блестящей ткани подушек на небольшом подоконнике, и, наконец, по самим наброскам, которые оказались в основном пейзажами с парой портретов. Я узнала среди них портреты Сэмми, а один принадлежал Таннеру. На наброске в центре доски были изображены они вместе, сидящие под деревом, улыбающиеся, как я предполагаю, мне.
— Ты любишь рисовать. У твоего отца чуть не случился инфаркт, когда ты сказала, что хотела бы учиться в школе искусств, — начала Надин, стоя в дверном проеме. — Это стало для тебя тяжелым ударом.
Да, и по большим
Я чувствовала взгляд Надин на себе, пока шла по комнате, желая вспомнить хотя бы что-нибудь.
— Знакомый взгляд.
— И какой же он? — спросила я. Сняв рисунок с доски, я прошла к окну с видом на залив и подняла его. Изображение оказалось почти идентичным картине за окном, вплоть до оконной рамы и пуговиц на подушках, обширного газона и разбросанных дубов, включая и тот, что загораживал окно. Надин вошла в комнату и присела на уголок кровати. Я так и стояла к ней спиной, продолжая сравнивать рисунок с оригиналом.
— Грустный. Ты — красивая девушка, но грусть тебе не к лицу. — Я повернулась и поймала остаточную печальную улыбку Надин.
Опустила рисунок на стол.
— Честно? Я не знаю, что и думать.
— Это может прозвучать странно, особенно потому, что ты меня не помнишь, но я люблю тебя словно своего ребенка. И не важно, что делали твои друзья, у тебя всегда было собственное мнение и трезвая голова на плечах. Так что я знала, что, когда ты пропала, то не сбежала, как все говорили. И я как пить дать не повелась на дерьмо про Париж. Ты просто была… не тем типом девушек.
Смех вырвался из меня словно взрыв.
— Не тем типом девушек? Очевидно, что я — дочь сенатора, мать-подросток, и сделала столько херни для своей семьи, что та списала меня, как беглянку, так что прости за мой смех, но я не имею ни единого гребаного понятия, к какому типу девушек я отношусь. — Все это я выпалила на одном длинном выдохе, с которым пришло колющее чувство вины в момент, когда сорвались резкие слова.
Надин встала с кровати.
— Я оставлю тебя отдыхать, — сказала она, разглаживая штаны ладонью, а затем и рубашку.
— Мне жаль, — мягко ответила я, когда она потянулась к ручке двери.
— И мне, — ответила Надин, наши извинения повисли между нами. Ее обычное поведение превратилось в профессиональное. Улыбка, легкая и искренняя, какой она была при первой нашей встрече, теперь стала натянутой и вынужденной. — Твоей маме нехорошо в последние дни. Она увидится с тобой завтра, когда вернется твой отец.
— Где она? — спросила я.
— В постели с мигренью, — безжизненно отрезала женщина.
— Меня не было месяцы, а в день моего возвращения мой отец уезжает на работу, а мать лежит в постели с мигренью? — вырвалось у меня.
— Да, — подтвердила Надин, покидая комнату и закрывая за собой дверь. Прежде, чем та защелкнулась на замок, женщина добавила: — Все снова вернулось в норму.
Большую часть ночи я изучала наброски на пробковой доске. Смотрела в гардеробной на одежду моего размера, но не по моему вкусу. Множество юбок, костюмов и рубашек с длинным рукавом. Таких… консервативных. Таких… дорогих. Таких… всяких. Я наконец отыскала пару спортивных штанов и желтую майку на дне одного из ящиков, и, приняв душ в смежной ванной, оделась, а потом исследовала стол в поисках того, что могло бы воскресить мою память. Нашла розовый iPhone и попыталась включить его, но батарея была разряжена, поэтому воткнула в розетку зарядное устройство, которое нашла на ночном столике.