Тирания Ночи
Шрифт:
Ну что ж, возможно, его связной в дэвском квартале сможет все объяснить.
На небе не было ни облачка, но дэвы и дейншокины сновали вокруг с такой скоростью, словно боялись надвигающейся грозы и торопились поскорее закрыть свои лавки.
Элс толкнул дверь крошечной лавчонки торговца бумагой. Судя по вывеске, здесь торговали «лучшей бумагой во всем Броте». Услышав звякнувший над входом колокольчик, навстречу Тейджу проковылял крошечный, сгорбленный старичок, будто сошедший с карикатуры на дэва. Его седые космы торчали во все стороны, рука крепко сжимала
– Чем могу слу… – начал было старичок, с трудом приподнимая голову, и замер на полуслове.
– Я пришел не по чью-то душу, а чтобы купить бумагу. Мне нужна недорогая, для хозяйственных нужд. Двадцать листов. Потом, сорт получше – вести записи, писать письма, чтобы выдержала длительное хранение и путешествие. Тоже двадцать обычных листов. И еще такую, вроде пергамента, чтобы можно было стирать написанное. Как для школяров.
– Это не бумага, пергамент делают из шкуры животных, – обрел наконец дар речи лавочник. – Но обычно у нас он есть. Вам понадобятся особые чернила, губка, шлифовальный камень, состав для удаления чернил и халмасская глина. А еще кисти для каллиграфии.
– Все это я тоже охотно у тебя куплю.
– Но мы такое не продаем.
– Не беда. Вижу, здесь, в Броте, перебои с бумагой. Я пройдусь по всем лавкам, пока не найду того, что нужно.
– И вы готовы за все это заплатить?
– Разумеется. Тебе что-то не нравится? Не хочешь продать свой товар?
– Хочу, господин. Сделка превосходная, лучшая за последние несколько недель. Просто мы нечасто видим людей вроде вас в нашем квартале. Говорите, двадцать листов паковочной и двадцать первого сорта?
– Паковочной?
– Никто не знает, откуда пошло название, – пожал плечами дэв. – Не помнят уже. Это то, что вы просили, – бумага для работы по доступной цене.
– Понятно.
– А сколько пергамента?
– Шесть свитков, сложенных вдвое по размеру обычного бумажного листа. Один мне, и по одному для моих учеников.
– Учеников? Э-э-э… Ладно. Это не мое дело. У меня здесь есть три свитка, но я знаю, где взять остальные. И нужные писчие принадлежности.
– Прекрасно.
– Отправлю за ними своих внуков, и вам не придется самому бегать по лавкам.
Элс нахмурился.
– Не волнуйтесь, господин, внакладе не останетесь. – Придвинувшись ближе, старичок доверительно сообщил: – Цену набавлять не стану. Просто я получу от них комиссионные. Они ведь знают: я могу послать внуков и в другое место. Я делаю им одолжение, вот они и уступают.
– Договорились, – кивнул Элс. – Я и так сегодня весь день на ногах, а надо еще дойти до дому.
Лавочник закричал что-то на местном диалекте мельхаика, щедро пересыпая свою тираду фиральдийскими словечками.
Элс неплохо знал мельхаик и близкое к нему пеквское наречие и мог сносно объясниться с жителями Суриета и Пеквы, но теперь он понял лишь половину из сказанного. Старик раздавал поручения – кому и куда бежать за Элсовыми заказами, – а еще велел сообщить некоему Пинану Талабу, что в бумажную лавку Луки Фарады зашел светловолосый иноземец. Из задней двери один за другим появлялись юноши; выслушав наставления деда, они торопливо кланялись Тейджу и выходили на улицу. Каждый раз, когда открывалась дверь, оттуда доносился резкий запах серы. С самого детства этот запах связывался у него с людьми, делавшими бумагу, и теперь всколыхнул воспоминания о далеком прошлом. О тех временах, когда его еще не купили ша-луг. Воспоминания эти, впрочем, были расплывчатыми – не воспоминания даже, а скорее смутная тоска.
Напутствуя внуков, старик умудрялся при этом разговаривать с Элсом, то и дело переходя на фиральдийский, иногда даже в середине предложения.
– А почему это вдруг, – с озорной усмешкой спросил Элс, – Пинану Талабу есть дело до того, какую именно бумагу покупает какой-то чалдарянин?
На мгновение ему показалось, что почтенный лавочник сейчас скончается от ужаса, – в немом испуге дэв уставился на Элса.
– Так как насчет моего заказа? Может, ты все-таки принесешь бумагу, пока мы ждем ответа от Талаба?
– Странные нынче времена, господин. Вот в Броте, к примеру, все из кожи вон лезут, чтобы найти каких-то чужеземцев со светлыми волосами. Нам-то здесь все равно, но надо же помнить об осторожности, если вы привлекаете столько внимания.
– Я работаю на Бруглиони, – сказал Элс, изобразив полнейшее недоумение. – А! Ты про тех молодчиков, что якобы на нас работали, а на самом деле выполняли приказы священника, подосланного к нам Братством Войны? Смешно получилось, да? Те парни, после того как тот священник их науськал, взяли и прикончили восемь или десять человек из шайки, на которую святой отец и шпионил.
Судя по выражению лица, старика эта история ничуть не забавляла. Один за другим в лавку начали возвращаться его внуки. Они складывали на прилавок свертки и исчезали за задней дверью, из-за которой снова и снова вырывались облачка серного дыма.
Элс все ждал подвоха, хотя зачем им его выдавать? Ничего страшного так и не произошло. Все гонцы вернулись в лавку, готовый заказ лежал перед ним.
– Превосходно. С удовольствием отправлю к тебе любого, кто спросит меня про бумагу.
– Вы очень добры, господин. Передайте всем, что лучше закупаться сейчас. Как только начнется война, все заберут солдаты.
– Война? Какая война?
– А вы не слышали?
– Ты же видишь, что нет. Сижу днем и ночью взаперти во дворце Бруглиони, а когда выхожу в город, никто не хочет разговаривать со светловолосым чужеземцем. Так в чем дело?
– Вчера пираты устроили большой набег. На Старплир. Перебили священников, монахинь и ученых мужей, разграбили все, что смогли. Почти всех жителей тоже поубивали. Большой отряд имперской кавалерии, направлявшийся в Аламеддин, добил отставших от основных сил мародеров и спас немногочисленных горожан, которым удалось спрятаться. – Старик заметно помрачнел, описывая налет.