Тишайший
Шрифт:
Летом янычары вторглись в Далмацию, но были разбиты венецианской армией. Началась затяжная морская война, с ловлей кораблей, с погонями по морям.
Разбухший от жира и водянки падишах Ибрагим умудрялся сидеть на троне бочком. В этом огромном бесформенном царском теле жил маленький, навсегда напуганный зверек. Зверек иной раз выглядывал из-под прекрасных шелковых ресниц на говорящего, и если говорящий был человеком тонким, то непременно сбивался: великий падишах пребывал в отчаянной тоске.
Капудан-паша Жузеф докладывал о победах. Пуще всего оберегая свое достоинство, он сухо изложил военную кампанию по захвату Кипра. Ибрагим
«На кого же он похож?» – никак не мог вспомнить Жузеф-паша.
Доклад закончился. Ибрагима поздравили с победой. Падишах, помаргивая и ворочая головой, молчал. Придворные тоже молчали, слова в их ролях кончились. К трону приблизился великий визирь Мегмет. Шепнул:
– Капудан-паша ждет, о величайший, твоего слова, твоей милостивейшей награды.
Ибрагим завертел головой поспешней, облизнул пересохшие губы.
– Капудан-паша, в награду за великую победу я хочу породниться с тобой. Я выдаю за тебя замуж мою младшую дочь.
Начались поклоны, прокатилась волна восхищенных шепотков, но даже искушенные царедворцы не в силах были погасить в глазах своих вопроса. Младшей дочери падишаха уже исполнилось четыре года – не о ней печаль: муж должен ее содержать и воспитывать до того, как придет в зрелый возраст. Всем памятна женитьба кетхуды-бея на старшей дочери Ибрагима. Кетхуды-бей сразу же после свадьбы был умерщвлен, ибо все богатства мужа дочери наследовал падишах. Если Ибрагим, решил расправиться с Жузефом, то кто же будет вести войну? Ибрагимовы евнухи, передравшиеся за тюк материи? Кто будет побеждать врагов? В Турции все меньше и меньше воинов, рожденных побеждать. А может быть, это истинное возвышение капудан-паши? О аллах! Придворные кинулись поздравлять капудан-пашу, на их лицах приятность, они счастливы счастьем удостоенного величайшей почести, они подождут, чем эти почести обернутся. Они умеют ждать.
«Он похож на мартышку!» – догадался наконец капудан-паша и впервые за весь прием улыбнулся.
– Ночь прокрадывается на землю из черных вод Босфора, и если бы не твоя любовь, сотканная из тончайших лучей новорожденной луны, я утонул бы во тьме, от которой нет спасения.
– Ты – поэт! – воскликнула Туаджа.
– Я – моряк. На меня столько раз глядели жерла чужих пушек, что я научился радоваться каждому дарованному Аллахом мгновению жизни. Эту чашу я пью за тебя, Туаджа. Пусть вино вымоет из моей головы даже само слово «Порта», ибо за дверьми ныне – загон свиней.
Капудан-паша Жузеф выпил чашу и обнял красавицу Туаджу.
Они возлежали на плоской крыше уютного дворца капудан-паши и слушали, как плещут волны Босфора.
Не следуй трезвому уму!Влюбленным трезвость ни к чему.Коль сердце страсти лишено —Подобно падали оно.Вино – бальзам больным глазам, —прочитала стихи Туаджа.
Пьянеют от вина, а я куда сильнее.Любимая моя, от глаз твоих пьянею.О сердце, не стенай! На собственном огнеБезмолвно жечь тебя куда приятней мне, —ответил стихами того же Хосрова Жузеф-паша.
– Господин желает, чтоб я сыграла ему и спела?
– Нет, моя Туаджа, пусть музыкой нам будет трепет звезд.
Он лег, запрокинув голову, и она, его рабыня и его повелительница, легла рядом, коснувшись виском виска.
– Ты все понимаешь, моя удивительная Туаджа. Но зато я не понимаю, как мог жить вдали от тебя, не ведая о тебе.
Звезды вздрагивали от голоса, и Жузеф-паша замолчал.
«Вот оно – высшее наслаждение! – думал Жузеф-паша. – О берег бьет волна, сияют звезды, пахнет кипарисом, морем, любимой женщиной… Никакого насилия над миром. Полное слияние. Все беды от ума. Ум живет другой жизнью, чем небо, вода, земля. Ум разъединяет…» В берег сильно плеснуло, потом еще. «По Босфору идут корабли», – подумал Жузеф и тотчас поднялся.
Да, по Босфору в сторону сераля шли чужеземные корабли, и на каждом корабле на мачте горел огонь: иностранцы требовали от падишаха правосудия.
Из-за холмов выкатилась огромная луна, и по черным силуэтам кораблей капудан-паша узнал английский корабль, французский, голландский, испанский…
– Стыд! Империю уличили в мелком воровстве. Невыносимо! Великая Турция во власти скопцов. Невыносимо!
Во внутренних покоях зазвенел колокольчик.
– О Аллах! Кто-то осмелился разлучить меня с моей пери. О берегись, несчастный!
– Я знаю, ты никогда не обидишь несправедливо! – быстро прошептала Туаджа, прижимаясь к Жузефу.
– Ты не зря носишь свое имя, – засмеялся капитан-паша. – О праведница моя! Будь спокойна, я никому не причиню зла прихоти ради.
Праведница Туаджа, в честь которой получила имя наложница капудан-паши, была так бедна, что не могла купить четок. Отчаявшись, она набрала финиковых косточек, нанизала на нитку и в молитвах своих просила прощения у Аллаха за бедность. Когда она умерла, четки – единственную собственность Туаджи – положили в ее могилу. И сухие косточки ожили, проросли, и не было в мире фиников слаще, чем те, что созревали на могиле Туаджи.
Ночным гостем Жузефа-паши оказался один из визирей – Азем Салих-паша. Привело его в столь позднее время неприятное сообщение, вырванное на пытке у пленного донского казака. Казак показал: на Дону в Черкасском городке приготовлено у донских атаманов три сотни стругов. Донские казаки собирают свое войско и ждут прихода Большого полка из самой Москвы. Воевать русские будут Крым, чтобы прогнать Гиреев, от которых всей русской земле много беды.
– Воистину недобрая весть! – воскликнул Жузеф-паша. – У меня нет ни одного свободного корабля. Венеция – морская держава. У Венеции сильный флот и прекрасные моряки. Война в самом разгаре. Нужно припугнуть русских послов, которые, как я слышал, недавно прибыли в Истамбул.
– Послам запрещено выходить со двора. Я с ними говорил очень строго, но у них одна старая песня: донские казаки царя не слушают, управы на них нет. Большой полк московский царь выставил не против падишаха Ибрагима, а против воровства крымского хана и тех же донских казаков, которые нападают на мирные селения.
Капудан-паша поглаживал правой рукой левую, покачивал сокрушенно головой.
– После взятия Кипра война на море станет еще более жестокой. Нам попытаются отомстить. Ничего другого не придумаешь. Надо ждать зимы. Зимой я приведу мои корабли в Черное море и восстановлю порядок.