Тисса горит
Шрифт:
Обер-лейтенант подходит к генералу и застывает, вытянувшись во фронт.
— Честь имею доложить вашему превосходительству, что прибыла делегация Национального совета.
Генерал не отвечает и, едва заметно кивнув головой, устремляет на нас взгляд. Несколько секунд мы тоже разглядываем этого важного генерала, вчера еще подписывавшего смертные приговоры, сейчас же способного повидимому испугаться звука собственного голоса. Его левая рука, лежащая на эфесе сабли, дрожит; правую же он заложил за спину, как будто защищаясь ею от доносящегося сзади, сквозь окна, грозного
Долговязому артиллеристу первому надоедает эта немая сцена.
— Пора бы и начать, — говорит он, толкнув локтем в бок нашего спутника, стоящего попрежнему с поднятым воротником, но уже без шляпы.
— Да, да… — еле слышно бормочет тот и делает шаг вперед.
— Ваше превосходительство, — обращается он к генералу, — нас направил к вам Национальный совет…
— Знаю, — прерывает его генерал. — Но я присягал вождю армии, его величеству императору и королю…
— Ваше превосходительство, Национальный совет желает…
— Я присягал в верности верховному вождю армии, — повторяет генерал уже несколько окрепшим голосом, — и не могу нарушить присягу, не могу стать на вашу сторону. Я ваш пленник.
— Но, ваше превосходительство…
— Я ваш пленник! — выкрикивает генерал.
Штатский с поднятым воротником оборачивается к нам. На лице у него написана полная растерянность; он разводит руками, показывая, что не знает, как ему быть. Он вопросительно смотрит на капрала, точно ожидая от него совета, но прежде чем капрал успевает рот открыть, длинноносый артиллерист оказывается возле генерала.
— Генерал, вы — пленник революции, — говорит он, кладя ему руку на плечо.
В этот миг от брошенного с улицы камня вдребезги разлетается окно. Обер-лейтенант, подхватив генерала под руку, увлекает его в прихожую. Артиллерист подхватывает его с другой стороны; генерал что-то мямлит, но так невнятно, что слов разобрать нельзя.
— Я остаюсь здесь, — заявляет капрал, — и впредь до дальнейших распоряжений принимаю на себя обязанности коменданта. А вы, — обращается он к артиллеристу, — отведите арестованных в Национальный совет.
— Слушаюсь, товарищ, — отзывается артиллерист.
Стоящий у дверей караульный отставляет винтовку к стене, срывает с фуражки кокарду и, швырнув на пол, принимается ожесточенно топтать ее.
Мы опустились по той же лестнице, но, обогнув двор, вышли к задним воротам. Поджидая генеральский автомобиль, мы слонялись по двору. Обер-лейтенант накинул генералу на плечи длинный, доходящий до земли плащ защитного цвета, сам же поднял бархатный воротник шинели и нахлобучил себе на голову солдатскую фуражку.
— В «Асторию», — приказал артиллерист шоферу.
По пути в «Асторию» мы раз десять останавливались, да и вообще автомобиль подвигался вперед со скоростью пешехода. Наконец, после долгой езды мы выбрались из ликующей
— Зайдите и вы, — обратился он ко мне и к долговязому артиллеристу.
Он открыл дверь, и мы вошли в комнату.
Небольшая, тонувшая в табачном дыму комната была полным-полна шумящих, жестикулирующих людей — тут были и буржуа и молодые офицеры. Какой-то толстый человек надрывался у телефона, стараясь перекричать шум, в углу кто-то храпел, улегшись прямо на полу.
К нам подошел стройный молодой блондин и, вытаращив глаза на генерала, вопросительно взглянул затем на нашего предводителя, который молча стоял с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпой. Разговоры оборвались, настала тишина, — лишь телефонный разговор не прерывался.
— Могу послать только четырех солдат, не больше, — кричал человек, стоявший у телефонного аппарата.
— Говори же, — обратился блондин к человеку с поднятым воротником, но тот в ответ только пожал плечами.
— Господа, — сказал генерал. — Я присягал императору и королю. Я не могу стать на вашу сторону, я — ваш пленник.
Никто из присутствующих не нашелся, что ему ответить. Каждый выжидающе поглядывал на соседа.
— Я — ваш пленник, — повторил генерал, на этот раз уже с некоторым нетерпением.
Человек, стоявший у телефона, на минуту прервал разговор и повернулся к генералу.
— Ну, и прекрасно, — произнес он несколько хриплым голосом. — Пройдите, господа, вон в ту комнату, — он кивнул головой на дверь, — и обождите там.
Генерал по-военному щелкнул каблуками. То же самое сделал и обер-лейтенант. Я запер за ними дверь.
— Ладно, сейчас пошлю. До свидания! — крикнул толстяк в телефон и повесил трубку.
— Что ты наделал! — набросились все присутствовавшие на человека с поднятым воротником. — Что ты наделал, несчастный!
— А что мне оставалось делать! Ни за что не хотел выслушать… Сколько я ни порывался говорить, он каждый раз прерывал меня, повторяя, что он наш пленник, что он присягал в верности королю и все такое… Что же мне было делать?
— Надо было сказать, зачем ты явился!
— Как же сказать, раз он не слушает?.. Не ссориться же с ним, когда у меня всего три солдата, а у него во сто раз больше!
— Всех вас перевешают!.. — воскликнул какой-то черноволосый.
— И поделом! — отрезал толстяк, говоривший перед тем по телефону. — Но не бойтесь: весь город на нашей стороне. Императорские офицеры еще большие трусы, чем вы. Да, — повернулся он к стройному блондину, — комендант центральной телефонной станции, какой-то сумасшедший обер-лейтенант согласен сдаться, лишь уступая силе, только при том условии, если я пошлю против него войска. Я обещал послать туда четырех вооруженных.