Тит. Божественный тиран
Шрифт:
Тит повернулся к центурионам и трибунам легионов и приказал возвести новый лес крестов, как можно скорее доделать земляную насыпь, установить перед башнями машины для осады, выдвинуть вперед метательные машины и начать обстрел укрепления.
Сколько евреев было распято? Каждый день распинали более пяти сотен. Баллисты, скорпионы и катапульты забрасывали камнями крепость Антонию.
Но внезапно земля обрушилась под нашими машинами. Евреи вырыли подкоп и устроили поджог, огонь охватил осадные и метательные машины. Сражавшиеся прыгали с укрепления, атаковали наших солдат с такой дерзостью
Тит снова собрал солдат и отправил их в новую атаку. Пыль и дым от пожара поглотили евреев и наших солдат, и они скрылись в ночи, оглашаемой криками и воплями.
Когда поднялся ветер и разогнал дым, я увидел, что подступы к лагерю сплошь усеяны трупами. Раскаленные обломки машин лежали на обрушившихся земляных укреплениях. Работа, занявшая много дней, была уничтожена.
Я видел изнуренных битвой центурионов. Их тела были черны от сажи и крови. В их глазах я читал смятение.
Евреи снова унизили их, заставили обратиться в бегство, отвоевали башни и укрепление, с которого теперь неслись новые оскорбления, победные крики, благодарения богу.
Никто не отвечал им.
Я разделял уныние и смятение пехотинцев, привыкших побеждать. Умирающие от голода осажденные сумели дать нам отпор. Значит, отчаяние и вера были сильнее дисциплины и священный город евреев может бороться против величайшей из империй?
Значит, бог евреев могущественнее Юпитера?
Бог, которому я молился, Тот, которого распяли, позволил людям, евреям и римлянам, дойти до предела их безумства.
29
В те дни, под палящими лучами летнего солнца Иудеи, на склонах оврагов Кедрона и Геенны, я понял, что человек — самое жестокое из всех существ, живущих на земле. Я слышал рассказы бежавших из города, где улицы и террасы домов были завалены трупами умерших от голода. «Разбойники» сдирали с них украшения, ожерелья, одежду и пронзали клинками еще живых.
Никого больше не хоронили. Трупами заполняли дома и закрывали все входы в них, но запах разложения все равно распространялся по городу, пропитывал даже камни. Я чувствовал этот запах из оврагов, где покрытые мухами трупы истекали гноем.
Я сопровождал Тита обходившего овраги по земляной насыпи, которую возвели за три дня, чтобы окружить город и помешать евреям — как тем, кто хотел сдаться, так и тем, кто хотел атаковать — дойти до римских позиций.
Тит остановился, посмотрел на груды мертвых тел, повернулся к Иосифу Флавию и поднял руку к небу.
Я слышал, как Тит, который командовал восьмьюдесятью тысячами воинов и имел право решать вопрос жизни и смерти каждого из них, Тит, сын императора Веспасиана, стонал и сетовал:
— Бог мне свидетель, я не желал этого. Ты знаешь, чего я хотел для Иерусалима и твоего народа, Иосиф, но почему они не послушали меня и тебя? Почему?
— Бог накажет мой народ, Тит, — вздохнул Иосиф Флавий. — Страдание, которое он обрушил на нас, очистит нас и приблизит к нему. Эти собаки рвут на части даже мертвых. Ты победишь, Тит. Твоя рука избрана Богом, чтобы наказать их. Но наказание не должно быть чрезмерным. Будь справедливым, Тит.
Но разве можно быть справедливым на войне?
По приказу Тита людей продолжали распинать сотнями. Остальным он приказывал отрубать руки. Таковы были правила. Я, который прочел рассказ о восстании Спартака, написанный моим предком Гаем Фуском Салинатором, и помнивший о шести тысячах крестов, возведенных вдоль Аппиевой дороги, от Капуи до Рима, не удивлялся.
Легионеры соблюдали римский закон. Но вокруг них, будто стервятники или шакалы, вились арабы и сирийцы, наемные солдаты, пришедшие из всех соседних провинций. Эти убивали жадно и с удовольствием, наслаждаясь страданиями своих жертв. Они застали врасплох еврея, который копался в собственных нечистотах и выбирал из них куски золота. Слух об этом тотчас же распространился среди наемных солдат, вспомогательных войск и легионеров. Стало известно, что евреи, перед тем как бежать из города, глотали золото и драгоценности. Они надеялись, что, оказавшись за пределами города и спрятавшись от наших солдат, смогут найти их в собственных испражнениях.
Несчастье евреям, которых шакалы подстерегали в нескольких шагах от укрепления, на склонах оврагов! В одну ночь было зарезано две тысячи сбежавших из города.
Тит был угнетен и пристыжен. Он мечтал уничтожить вспомогательные войска и войска наемных солдат, но они были ему еще нужны. Он созвал всех командиров, в том числе командиров легионов, поскольку римляне тоже были застигнуты за тем, что копались во вспоротых животах евреев.
— Стыд нашему оружию! — воскликнул он. — Оружие существует не для того, чтобы резать животы трупам и искать там грязное золото. Оружие создано для победы. Римляне — не стервятники. Они сражаются без ненависти. Не ради добычи, но ради победы и мощи Рима!
Ему бы не хотелось, продолжал он, чтобы арабы и сирийцы давали волю своей жестокости и ненависти к евреям.
— Способ убийства, который они применяют, будет использован по отношению к ним самим, — пообещал он.
Но кто может сдержать руку убийцы на поле сражения? Каждое утро продолжали находить тела евреев со вспоротыми животами. Солдаты выслеживали их, убивали, погружали руки в их внутренности, чаще всего напрасно.
Всего нескольким телам из многих десятков тысяч (шестисот тысяч, как уверял Иосиф Флавий, который опрашивал беглецов) было обеспечено погребение, достойное человеческого существа.
Глядя на голые холмы, лишенные растительности, я подумал, что мы превратили окрестности Иерусалима в огромное кладбище. Я шел по этим холмам рядом с Иосифом Флавием. Он плакал, вспоминая о красоте этих мест, о деревьях и цветах, о домах, в которых играли дети, о грохоте повозок, о песнях и молитвах.
Неожиданно он остановился, обернулся и принялся рассматривать Иерусалим. Его лицо оживилось, боль и отчаяние немного рассеялись.
— Ничто не сможет убить нас, — сказал он. — Мы — народ вечной жизни, потому что мы — народ, избранный Богом.