Титан
Шрифт:
– Это не фотография, – говорила Габи. – Это компьютерная экстраполяция. В инфракрасном диапазоне – кажется, в этом спектре получается нагляднее всего.
Сирокко приподнялась на локте, стараясь не сместить ни один из электродов Калвина и не выронить изо рта термометр. Калвин посмотрел неодобрительно.
На распечатке красовалось изображение массивного колеса, окруженного ярко-красными треугольниками с широким основанием. Внутри колеса также находилось шесть ярко-красных пятен, но поменьше и подквадратной формы.
– Большие треугольники снаружи – это наиболее горячие участки, – сказала Габи. – Думаю, они входят в систему температурного контроля. Поглощают тепло или отводят излишек.
– Хьюстон уже пришел к тому же выводу, – заметила Сирокко. И взглянула на телевизионную камеру под потолком. Служба наземного наблюдения не спускала с них глаз. Что бы ни замышляли на Земле, Сирокко узнавала об этом через считанные часы, независимо от того, бодрствовала она в это время или пыталась спать.
Сходство изображения с колесом было невероятным и нарушалось лишь не то нагревательными, не то охладительными пластинами, на которые только что указала Габи. В центре находилась ступица с отверстием, которое у настоящего колеса вмещало бы ось. Из ступицы шло шесть толстых спиц, постепенно расширяющихся к ободу. Между спицами и находились ярко-красные участки.
– А вот в чем состоит новизна, – сказала Габи. – Эти квадраты расположены под углом. Их я поначалу и увидела – как шесть светлых точек. Спутник плоский, поэтому они отражают свет в направлении Земли, лишь находясь под соответствующим углом. Вот что необычно.
– Под каким именно? – прошепелявила Сирокко. Калвин вынул у нее изо рта термометр.
– Ну, свет падает параллельно оси, вот так. – Габи отобразила перемещение световых волн движением пальцев. – А отражение происходит при преломлении света под углом в девяносто градусов под сводом колеса. – Она указала на участок между двумя спицами.
– Эта часть колеса горячее остальных, но не настолько, как если бы поглощала все приходящее тепло. А раз она его не поглощает и не отражает – значит, оно передается. Отсюда мораль: участок прозрачен или полупрозрачен и пропускает большую часть света куда-то внутрь себя. Тебе это ни о чем не говорит?
Сирокко перевела взгляд с изображения на Габи.
– Что ты имеешь в виду?
– Ладно. Пойдем дальше. Мы уже знаем, что колесо полое. Не исключено, что спицы тоже… Вот представь себе колесо. Вроде автомобильной шины: большое, массивное и плоское у основания – с тем, чтобы увеличить жизненное пространство. Центробежные силы гонят тебя от ступицы к ободу. Пока все понятно?
– Ты не поверишь, но все, – словно изумленная собственной проницательностью, пролепетала Сирокко.
Увлекаясь, Габи становилась порой такой напористой…
– Хорошо. В таком случае, находясь внутри колеса, ты оказываешься или под спицей, или под рефлектором, верно?
– Да? О, действительно… Но тогда получается…
– Получается, что в каждой отдельно взятой точке либо вечный день, либо вечная ночь. Спицы жестко закреплены, рефлекторы не перемещаются, звезды тем более. Таким образом, иного быть не может – непрерывный день или такая же ночь. Как ты думаешь, зачем оно сконструировано таким образом?
– Чтобы ответить, желательно встретиться с конструкторами. Их потребности, должно быть, отличаются от наших. – Сирокко вгляделась в изображение. Приходилось постоянно напоминать себе о размерах комичного артефакта – тринадцать сотен километров в диаметре, четыре тысячи по окружности. Перспектива встречи с существами, построившими подобное, тревожила ее все сильнее.
– Хорошо, я подожду. – Габи явно хотелось, чтобы вновь открытое небесное тело оказалось космическим кораблем. Это был бы достойный объект для наблюдения.
Сирокко еще раз посмотрела на изображение.
– Что касается ступицы… – начала она, но тут же замолчала. Не стоило слишком поспешно высказывать свои выводы перед работающей камерой.
– И что же касается ступицы?
– Это, похоже, единственное место, где можно произвести стыковку. Единственная неподвижная часть.
– Не совсем так. Неподвижен только центр вращения. А ведь отверстие в целом весьма велико. Пока мы достигнем твердой поверхности, намеченная для посадки точка сдвинется. Я, конечно, могу рассчитать…
– Сейчас не это важно. Лучше подумай вот о чем. Стыковка с Фемидой возможна только в самом центре вращения. Но я, пожалуй, не стала бы и пытаться.
– Да уж. И что?
– Должна быть веская причина тому, что не предусмотрено мест для стыковки. Нечто достаточно важное, чтобы ради него пренебречь оптимальным местом расположения совершенно необходимого устройства и при этом оставить в центре колоссальное отверстие.
– Двигатель, – сказал Калвин.
Оглянувшись, Сирокко успела поймать взгляд карих глаз, прежде чем он вернулся к прерванной работе.
– Думаю, именно так. Скажем термоядерный улавливающий реактор. Механизм находится в ступице, генераторы электромагнитного поля затягивают из космоса водород и гонят его в центр, где он сжигается.
Габи пожала плечами.
– В этом что-то есть. Но как насчет стыковки-то?
– Погоди. Итак, взлететь с этой… хм… конструкции должно быть легко. Выпадаешь из дыры и развиваешь достаточную скорость, чтобы преодолеть силу притяжения… Но там должна находиться какая-то штуковина, которая, пока не работает двигатель, выдвигала бы к центру вращения телескоп для обнаружения е кораблей-разведчиков… Однако и главный двигатель должен находиться в ступице. А остальные – вдоль обода колеса. Думаю, их по меньшей мере три. Хотя чем больше, тем лучше.
Сирокко повернулась лицом к камере.
– Пришлите что сможете о водородных реакторах, – сказала она. – Может, нам станет понятнее, где его искать… Если он на Фемиде вообще есть.
– Надо снять рубашку, – сказал Калвин.
Протянувшись, Сирокко отключила камеру, оставив звук.
Калвин принялся выстукивать ей спину и прислушиваться к результатам. Тем временем Сирокко и Габи продолжали изучать изображение Фемиды. Они не выявили ничего нового, пока Габи не завела речь о тросах.