Титан

Стюарт Фред

Вдруг что-то заставило ее остановиться.

Она поняла, что является единственным болельщиком из всей толпы принстонцев, приветствующим выход Ника.

Хуже того: кто-то из болельщиков Принстона, за который выступал Ник, возмущенно засвистел!

* * *

— Но я не могу этого понять! — воскликнула она вечером того же дня, сидя напротив Ника за столиком ресторанчика близ Нассо-холл. — Почему они освистали тебя?

К двадцати годам Ник вырос в высокого и удивительно красивого юношу с черными как смоль волосами. Сейчас, тыкая вилкой в картофельное пюре, он только пожал

плечами.

— Ладно, мать, не обращай на них внимания, — сказал он хмуро. С годами он приучился звать Эдит «матерью», ибо относился к ней с большой привязанностью.

— Но как же я могу не обращать на это внимание? Это настолько… настолько несправедливо по отношению к тебе! В конце концов ведь это ты забил йельцам гол!

— Ну после гола-то мне хлопали, это я видел.

— Ты уходишь от сути проблемы. Мне совершенно ясно, что что-то случилось. Что?

Ник положил свою вилку. Он не хотел говорить на эту тему, которая была нелегка для него самого, да и Эдит не желал огорчать. Но она проявляла настойчивость.

— Ты помнишь Арнольда Флеминга? — спросил он.

— Конечно. Старший сын Барри. В этом году он поступил к вам в Принстон.

— Не только поступил, но, поступив, рассказал всем в университете о моем прошлом. Сделал акцент на моей матери и на том, кем она была. У нас здесь полно снобов, которым я не нравлюсь только из-за того, что у меня нет «правильного» нью-йоркского произношения и «правильных» знакомств. Но я на это не обращал внимания до появления Арнольда… — Он говорил небрежным тоном, пытаясь скрыть за ним свою острую обиду. — Теперь у нас есть много тех, кто считает недостойным, что на футбольном поле Принстон представляет… сын осужденной проститутки.

Наступило тягостное молчание. Эдит ошарашенно смотрела на Ника.

— Не могу поверить! — наконец произнесла она сдавленно. — Неужели люди еще бывают такими ограниченными?

— У нас бывают. Но я прошу тебя: не волнуйся. Будучи ребенком, я при каждой возможности ввязывался в драку за свою мать, но теперь я вырос. Мне просто наплевать на них.

Она уже знала его настолько хорошо, что была уверена, что Ник просто скрывает свое отчаяние под фасадом внешней холодности и безразличия. Эдит почти физически чувствовала его обиду. Кроме того, как член семьи Флемингов она никогда не переставала чувствовать себя виноватой перед Ником. Все это заставило Эдит принять решение, о котором она уже думала некоторое время. Она знала, что любовь к ней Барри Флеминга обернулась желчной неприязнью и обидой, когда она бросила его, уехав с Ником в Нью-Йорк. Если травлей Ника Барри задумал отомстить ей, этому необходимо положить конец.

— Чем бы ни занималась твоя мать, — начала Эдит, — она делала это только для того, чтобы хоть как-то прожить и позаботиться о тебе. Конечно, я не могу одобрить то, чем она зарабатывала деньги, но могу понять, что ее подтолкнули на это обстоятельства. Во всяком случае, ни Барри Флеминг, ни кто-либо другой из Флемингов не имеет ни малейшего права разрушать тебе жизнь из-за того, что имело место много лет назад. — Она сделала паузу. — Ни на одну секунду я не пожалела, что взяла тебя тогда с собой в Нью-Йорк, Ник. Ты стал мне очень дорог. Я считаю тебя сыном, хоть в тебе нет моей крови. Я готова сделать все для твоего блага, для того чтобы помочь тебе. Я хочу дать тебе чувство безопасности, чувство принадлежности к семье. И если эти тупицы, твои однокашники, думают, что ты хуже их… Что ж, мы покажем им, что они ошибаются.

Ник смущенно смотрел на Эдит.

— Что ты имеешь в виду?

— Я дам тебе столько денег, сколько нужно, чтобы чувствовать себя

ровней им. У тебя будут лучшие костюмы. Лучше, чем у кого бы то ни было. А поскольку ты намного симпатичнее, чем твои ровесники, то почему бы тебе не начать присматриваться к хорошеньким и состоятельным нью-йоркским наследницам? Мы им еще покажем, мой милый Ник. Я не позволю всяким там прыщавым снобам воротить носы от моего сына! — Улыбнувшись, она перегнулась через стол и коснулась его руки. — Вот кем ты станешь в первую очередь: моим сыном. Я хочу усыновить тебя, Ник, как положено по закону. Я уже довольно долго думала над этим и теперь вижу, что время подошло. Мы заткнем Флемингам рты! Они не посмеют больше говорить о тебе плохие вещи, ведь ты станешь Флемингом тоже! Но и без этого я приняла бы свое решение. Просто ты стал моим сыном, милый Ник, уже давно. Пришло время дать тебе мою фамилию.

Несостоявшийся в прошлом воспитанник сиротского приюта ошеломленно смотрел на женщину, которую он успел полюбить за эти годы. К нему пришло смутное осознание того, что она сейчас преподносит ему на серебряном блюде весь мир!

— Ну? — произнесла она, улыбаясь. — Ты позволишь мне быть твоей мамой?

— Конечно, — взволнованно проговорил он. — Ты и так моя мама. Я хотел сказать, что всегда думал о тебе в этом роде… И, знаешь… спасибо. Конечно, это дежурное словечко, но я, правда, от всего сердца благодарю тебя!

— Только есть одно условие, — сказала она. — Ты всегда должен быть таким, чтобы я могла тобой гордиться.

Со слезами благодарности и радости в глазах он проговорил:

— Да лучше мне сгореть на этом месте, чем совершить когда-нибудь недостойный поступок!

Эдит Флеминг переживала самый счастливый миг в своей жизни.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В ветреный и снежный мартовский день 1912 года у красивого, каменного, в стиле Bella epoque дома на восточной стороне 64-й улицы Манхэттена остановился лимузин марки «пирс эрроу», и шофер в желтой форменной куртке и лакированных башмаках выскочил из машины и бросился открывать заднюю дверцу. Придерживая рукой шляпку с перьями, чтобы ее не сорвало порывистым ветром, из машины вышла Эдит Флеминг и стала подниматься по ступенькам крыльца своего городского дома. Она позвонила, и через пару секунд слуга-англичанин Глэдвин отворил тяжелые двери, украшенные богатой резьбой, и хозяйка проскользнула в мраморное фойе, увлекая за собой целый вихрь снежинок.

— Сын дома? — спросила она Глэдвина, принимавшего ее соболью шубу.

— Да, мадам. Он наверху, в своей комнате.

— Передайте ему, что я хочу его немедленно видеть. Я буду в библиотеке.

— Очень хорошо, мадам.

Глэдвин заметил, что миссис Флеминг в скверном расположении духа.

Эдит приобрела этот четырехэтажный городской особняк в 1901 году вскоре после переезда и Нью-Йорк, заплатив девяносто пять тысяч долларов за то, что считалось одним из самых красивых домов в верхнем Ист-сайде.

Она зашла в библиотеку и прикрыла за собой дверь. На ней были отлично сшитый серый костюм и белая шелковая блузка. Она прошла к своему с толу и взяла из малахитовой шкатулки турецкую сигаретку. На людях еще никто не видел Эдит Флеминг курящей, но дома она себе это позволяла, когда бывала чем-нибудь рассержена. А сейчас Эдит была очень рассержена.

Вошел Ник.

— Ты хотела меня видеть, мать? — спросил он. На нем был сшитый на заказ темно-сини костюм. Двадцатичетырехлетний Ник Флеминг был не только одним из самых красивых молодых людей В Нью-Йорке, но И одним из самых известных щеголей.