Титан
Шрифт:
— Эльвира! — позвала Эдвина свою двадцатилетнюю помощницу. — Детей в дом! Быстрее! Видите, немецкий самолет!
Девушка, прищурившись, взглянула на небо.
— Но что он здесь делает?
— Не знаю. Может, летчик потерял ориентировку. Торопитесь же! Я за Питером!
Эльвира тут же стала подталкивать детей к дверям дома, а Эдвина побежала по большой открытой лужайке за домом, крича:
— Питер, вернись!
Но Питер, который находился от нее по меньшей мере в двух сотнях футов, вовсе не собирался терять свой красивый воздушный шар. Он продолжал бежать за ним.
— Питер!
Самолет с огромным черным крестом промчался
Неожиданно воцарилась тишина.
Питер, совсем позабыв о своем шарике, бросился бегом к красивой женщине, которую он успел полюбить. Он не мог понять, почему она лежит неподвижно прямо на земле.
— Миссис Флеминг, — позвал он издали.
Подбежав к ней, он, тяжело дыша, упал на колени и взял ее за руку. И тогда он увидел черно-бурые дырочки на ее красивом белом платье.
— Миссис Флеминг! — заревел он. — Вставайте. Пожалуйста… Вставайте…
Питер Чедвик потерял свою вторую маму.
Бессмысленное убийство Эдвины едва не свело Ника с ума. Эта ни в чем не повинная женщина, находившаяся далеко от ближайшей военной цели, была застрелена из пулемета с воздуха, когда бежала по лужайке, пытаясь спасти десятилетнего мальчика. Это поразило Ника в самое сердце своей варварской жестокостью и бессмысленностью. Его ненависть и отвращение к нацистскому режиму, зародившаяся восемь лет назад в комнате допросов гестаповского застенка, теперь затмила его мозг. Когда ему показали ее тело в местном морге, он зарыдал, как ребенок. Ее лицо, красивое и в смерти, пробуждало в его сознании тысячи светлых воспоминаний. Его первая встреча с ней в Тракс-холле так много лет назад, во время первой войны… Их бурный роман… Головокружительные годы, проведенные в Голливуде… Их ссоры и семейные радости… Их ласки и подозрения в обоюдной неверности… Они прожили вместе почти четверть века, и вот теперь она покинула его. Нежданно, страшно, бессмысленно.
Он прижал ее руку к своим губам, жгучие слезы упали на ее ледяную кожу. Его сердце было разбито.
Спустя два дня после этого маленькую каменную церквушку, построенную в XVIII веке, заполнили волнующие звуки мелодии гимна Уильяма Блейка «Иерусалим», который исполнялся хором мальчиков и молящимися. Ник согласился с тем, чтобы его жена была похоронена вместе с другими членами своей старинной фамилии. Жители соседней деревеньки в течение вот уже более двухсот лет оказывали последние почести хозяевам Тракс-холла — одним больше, другим меньше. В церкви присутствовали родители погибшей, лорд и леди Саксмундхэм. Они как-то вдруг постарели. Королевскую фамилию здесь представляла герцогиня Кентская. Черчилль не смог приехать и прислал письменные соболезнования, зато была его жена Клементина. Попрощаться с сестрой приехала и леди Блейк. Но больше всех страдал, кажется, Питер Чедвик. Его, как и остальных воспитанников приюта, тоже привезли сюда, чтобы они имели возможность проститься с любимой ими миссис Флеминг.
«Пока мы не построили Иерусалим, — пел хор, — на зеленой и мягкой земле Англии».
Был здесь и Чарльз. Он появился в церкви сразу после начала церемонии. Он сидел на скамье в последнем ряду в своей форме летчика и слушал преподобного доктора Кадуоллэдера,
Когда все стали выходить из церкви, Чарльз подошел к отцу. Прошло уже больше года с того времени, как они не виделись и не разговаривали.
— Могу я с тобой поговорить? — спросил Чарльз.
Ник рассеянно посмотрел на него и кивнул. Они шли вдоль стены церкви. Стоял холодный, сырой день, небо было серым, стонал ветер. Чарльз достал из кармана кителя листок бумаги и подал его отцу.
— Ты знал, что я никогда не разменяю этот чек, — сказал он.
— Знал.
— Я снова хочу быть твоим сыном. Я… — Он сглотнул. — То, в чем ты меня тогда обвинил, правда. Я осознаю, что совершил гнусный поступок с Сильвией. Мне стыдно за себя. Но я собираюсь просить тебя, во имя памяти о матери, чтобы ты попытался простить меня и дать мне еще один шанс. Я действительно стремлюсь к тому, чтобы ты мной гордился. — Он помолчал немного, потом добавил: — Я даже хочу, чтобы ты снова меня полюбил.
Ник закрыл глаза и услышал голос Эдвины: «Чарльз наш сын! Не важно, что он натворил! Какие бы ужасные вещи это ни были… Мы дали ему жизнь и не можем вот так просто швырнуть ему чек и выставить из дому!»
В течение всего последнего года жизни Эдвина постоянно твердила мужу, чтобы он изменил свое решение в отношении сына. Теперь, глядя на Чарльза, Ник жалел о том, что проявил упрямство и не пошел навстречу жене. Он взял сына за плечи, и они обнялись.
— Я так ее любил, — прошептал Чарльз.
— И я, — сказал Ник. — Даже больше, чем сам думал.
Он разорвал чек, и холодный ветер разметал обрывки по земле.
— Мы начнем все сначала, — сказал Ник, когда они вместе направились к ожидавшему Ника «роллсу».
Что ж, по крайней мере, он вновь обрел сына…
Он уже занес ногу, чтобы сесть в машину, как вдруг заметил подходившего к нему Питера Чедвика. Ангельское личико мальчика было спокойным, но Нику стало ясно, что Питер плакал. У него были красные припухшие глаза.
— Мистер Флеминг, — робко обратился он к нему.
Ник присел на корточки и взял мальчика за руки.
— Тебя зовут Питер, да? — сказал он. — Ты был с ней, когда…
Мальчик кивнул.
— Она подарила мне красивый красный шар, — сказал Питер. — Он мне всегда будет напоминать о ней.
Пожилой американец и совсем юный англичанин взглянули друг другу в глаза и ощутили, что их обоих связывает память о женщине, которую они оба любили. Питер достал что-то из кармана своего пальтишка.
— Это упало с самолета, — сказал он. — Я видел, как они падали с неба. Я думал, вам это нужно…
Он протянул руку Нику и разжал кулак. На ладонь Нику упали три латунных гильзы. Ник взглянул на них. Если бы кто-нибудь другой преподнес ему такой подарок, то ему показалось бы это неприличным. Но со стороны Питера это выглядело правильным.
— Спасибо тебе, — проговорил Ник, разглядывая гильзы.
Вдруг его взгляд помертвел.
Он рассмотрел одну из гильз поближе и увидел выгравированную на ней аббревиатуру «РАК» и инвентарный номер «479». Он узнал эти гильзы! Ярость пронзила его мозг, когда он зажал в кулаке патроны, произведенные его же собственной компанией!