Ткани мира
Шрифт:
Слева от «музыкального зала» расположена спальня с огромной кроватью в стиле французских королей. Справа от большого окна уже отведено место для колыбели.
Также есть рабочий кабинет Апостола, более напоминающий кабинет крупного чиновника далёких времён Империи. Здесь же и библиотека Апостола, стоимость которой так же превышает стоимость квартиры. На полках стоят как современные издания, так и редкие старинные экземпляры, в число которых входят рассказы малоизвестных польских писателей, написаны на языке оригинала, пожелтевшие газеты, сообщающие о революциях, воинах, смертях и победах, сильно пожелтевшие географические карты. На письменном столе аккуратно лежат наборы металлических перьев, карандашей, красных и синих перманентных маркеров, чернильницы, пресс-папье, набор настоящих гербовых печаток, маленькие бледно-жёлтые конверты,
Что же касается двух прочих комнат, они были отведены для гостей, для их спокойного сна. Утилитарные кровати, тумбочки, светильники, а-ля Ильич. В комнате, обклеенной зелёными обоями, Апостол устроил настоящий ботанический сад: две пальмы стояли в горшках на полу, на подоконнике цвели тюльпаны и герберы, завезённые из Зеландии две недели тому назад. Многочисленные прочие растения стояли здесь. Но особенно Апостол любил такие прекрасные цветы, как декабристы. Четыре декабриста стояли в каждой комнате. Гости не без иронии спрашивали его: «Где же пятый?». Очень эрудированный Апостол отвечал: «На допросе у Бенкендорфа».
Квартира досталась Апостолу в наследство от его родного дяди, Казимира Огинского, самого старшего из живых дворян Огинских. Сам Казимир был не женат, без детей, прожил всю свою жизнь в гордом одиночестве. Родители Апостола, а также бабушки и дедушки считали старика Казимира душевнобольным, и бессчётное количество попыток отправить беззащитного пожилого поляка с пожухшей эспаньолкой в соответствующее медицинское заведение было с их стороны. Поэтому среди представителей дома Огинских и не было удивления, что старик был очень близок именно с Апостолом: они часто гуляли вместе по выходным в Комсомольском парке, вместе ходили слушать мессу в костёл, дед Казимир учил обрусевшего в третьем поколении Апостола польской грамматике, а молодой дворянин-психолог читал старику Толстого, Булгакова и Выготского в оригинале, а также стихи собственного сочинения, в том числе написанные и на польском языке. Казимир давал знать Апостолу, что в случае своей кончины, юноша будет единственным законным наследником всего, чем владел дед: огромной квартиры, счетов в банке, прочих безделушек, суммарная стоимость которых превышала двадцать миллионов рублей. Родня Апостола критически отнеслась к упавшему с неба подарку деда, но ничего не смогла поделать.
Софья как обычно вышла из дома в девять-пять утра. Училище было в трёх кварталах к югу от дома, поэтому Софья решила воспользоваться своим автомобилем. Она села в белую «Тойоту», справа от которой недвижимо стоял чёрный ЗИМ-12 Апостола, и поехала служить искусству.
глава 5
Когда глюки покидали накуренные извилины, Черкашин раздумывал над дальнейшей судьбой содержимого кейса Апостола. Согласно уголовно-процессуальному законодательству, денежная наличность подлежала передачи в бюджет страны только в том случае, если она была изъята исключительно в валюте страны. Передать в страны-эмитенты? Полковник хоть и не был силён в экономике, но он понимал, что большая наличность в руках граждан вызовет его медленное обнищание. Поразмыслив ещё немного, а заодно и прибравшись в номере, он взял авторучку и на первом попавшемся листе бумаги написал:
Генералу Ростову
Товарищ генерал, какова будет судьба изъятых у гражданина Синеозёрного денежных средств, после истечения предусмотренного уголовно-процессуальным законодательством?
Черкашин.
Закончив писать, Черкашин снова принялся думать. И снова мысли: студент-психолог, невесть откуда, невесть от кого-то, получает средства в валюте… в валютах. После этого студент-психолог идёт в школу, в которой он учился последнее время. Стоп. В Третью среднюю школу Синеозёрный перевёлся в последний год обучения. Всё прошедшее время он учился за границей. И вот, он пошёл туда, и решил свести счёты с жизнью… парадокс ситуации создаёт не столько сам способ, который, несомненно, сам по себе является более чем изощрённым, сколько… Здесь возникает очередной вопрос неотложный: а что «сколько»? Всё никак не мог он расставить и перечеркнуть, одно лишь слово приходит на ум – мистика.
Процесс размышления прервал стук в дверь.
– Завтрак в номер, – торжественно объявил приятный женский голос.
Черкашин не любил появляться на публику в силу особенностей профессии. Даже вместо шведского стола, он всегда заказывал завтрак к себе в номер. Прибрав жилое помещение окончательно, офицер принял нехитрые яства, дал три червонца, и вежливо попросил закрыть дверь с той стороны. Когда женщина, которая, похоже, расстроилась, хлопнула дверью, Черкашина осенило. Он решил вновь разобрать его досье, присланное из столицы. Андрей Синеозёрный. Родился 5 марта 2649 года. Вот и первая причина для незамысловатых рассуждений: родился то ли в Варшаве, то ли во Львове, то ли в Белостоке. В документе о рождении указан город Львов. Родился в вполне приличной семье: отец – офицер внутренней службы Польского Государства, мать – учитель польского языка в одной украиноязычной школе Варшавы. Ага, вот и ещё момент из биографии, который Черкашин почему-то пропустил: в документе о рождении указано «Анджей Огинский». Огинский. Полковник вспомнил, что в Польше президентом является некий Густав Огинский, пришедший к власти не очень честным путём, каково, однако, принято среди польских политиков, до сих пор считающих, что они ходят в крылатых гусарских доспехах. Фамилия редкая даже для поляков, возможно родственники. В первый класс Синеозёрный, тогда ещё Огинский, пошёл в одну из престижных школ Львова. Жил он в квартире некоего Казимира Огинского. Точно, родственники. Ещё одна бумага в столицу:
Генералу Ростову
Товарищ генерал, прошу выслать мне информацию, связанную с польской семьёй Огинских, гражданин Синеозёрный, урождённый Огинский, в детстве и юности очень хорошо общался с родственниками данной семьи, помимо родителей.
Черкашин.
За Казимиром Огинским числится участие в польском восстании Львова. О прямом, либо косвенном участии самого Синеозёрного не указано. Далее указано немного: приобретение гражданства Вольного города Львова, смена имени и фамилии, переезд в город Z, Третья средняя, факультет психологии медицинского университета… Получение в наследство от ныне покойного Казимира Огинского квартиры и денежных средств теперь уже не кажется для Черкашина каким-то сверхъестественным, даже вполне ожидаемым. Нужно допросить Синеозёрного. Врачи должны пропустить, не в реанимации же он. Через три часа можно будет посетить больного. Именно, что больного на всю голову: надо додуматься, утопить руки в кислоте. Впрочем, полковник надеялся, что это дело с лихвой окупит все дальнейшие повышения в должности, звании и окладе. Во имя безопасности!
глава 6
Илья Малышев нарезал круги вокруг колонн фойе училища.
– Нет, нет, и нет! Связался он на свою голову с кем-то, никогда не слушает меня, упырь очкастый, – Илья Малышев и раньше не отличался ласковыми словами в адрес своего лучшего друга – Апостола, а после инцидента в школе он словно проникся ненавистью к другу.
– Илья, – Софья решительно крикнула, пытаясь догнать и перегнать друга семьи, – ты понимаешь, что дело куда серьёзнее, чем мы только можем себе представить. Органы безопасности уже вмешались…
– И поделом! Твой…
– И твой!
– …Ладно, – наконец-то Илья начал задыхаться и присел на скамейку, – наш общий знакомый голубых кровей связался с нечистой силой.
– Если бы ещё пояснил, – в голосе Софьи всё отчётливее можно было услышать раздражительный тон.
Малышев посмотрел на неё взглядом, который иные называют «взглядом исподлобья», который всем известен благодаря двум известным «носителям»: юмориста древности Николая Бандурина и мультперсонажа Гомера Симпсона.
– Я был свидетелем только одного странного эпизода, связанный с тем, что произошло. В частности, – Илья сделал паузу.
Софья посмотрела на Илью со страхом. Ещё никогда она не боялась за Апостола так, как сейчас, когда он в больнице, в которой он оказался, будучи на грани жизни и смерти.
Илья приобнял Софью:
– Ну не пугайся, Соня.
– Я не пугаюсь, я просто хочу знать.
– Тогда пройдём, – Илья дал понять, чтобы Софья встала.
– Куда?
– В кофейню. За углом, в Литейном переулке.