Тьма императора
Шрифт:
Она вскочила рано утром, задолго до звонка будильника, даже до рассвета. Боялась, что вечером не успеет нарисовать, да и император может зайти, а вот утром есть время. Да и не станет его величество заглядывать к ней в комнату с утра пораньше.
Подготовила бумагу, акварельные краски и воду. Еще когда София была маленькой, мама научила ее ставить два стакана с водой — в одном мыть кисточку, в другом споласкивать, чтобы от краски не осталось и следа.
Синтия Тали тоже хорошо рисовала, но ей нравилось это занятие далеко не так сильно, как Софии. А отец рисовать и вовсе не любил. Впрочем, он вообще ничего не любил, кроме безделья. Как
Тонким карандашом София наметила контуры лиц Агаты и Александра, а затем, взяв кисточку, стала раскрашивать рисунок. Он оживал под ее руками, как и всегда бывало, и работа шла легко и приятно, и София чувствовала себя совершенно счастливой. Окружающий мир растворился, и ей казалось, что она парит в небе, сидя не на стуле, а на облаке, и нет ничего, кроме листа бумаги, кисточки, воды, красок и ее воображения.
Спас будильник. София, взглянув на часы, а затем на рисунок, поняла — если она пойдет завтракать, то не успеет закончить. А закончить хотелось. Завтрак же… ну, можно съесть мамину конфету, а потом терпеть до обеда. Не так уж и это и сложно. И рисовать ей хочется намного больше, чем есть!
Решив так, София вернулась к рисунку, и закончила его через полчаса. Быстро умылась еще раз, переоделась, обнаружив на платье несколько пятен краски, высушила бумагу заклинанием, аккуратно свернула ее свитком, перевязав лентой, захватила из шкафа две коробки конфет и побежала к наследникам.
София была уверена — император у детей, как и всегда, и не ошиблась. Когда она вошла в детскую, его величество о чем-то разговаривал с Агатой и Александром, сидя на корточках, и, оглянувшись на Софию, приветственно улыбнулся.
— Доброе утро. — Доброе утро, ваше величество, Агата и Александр, — сказала девушка, подходя ближе и чувствуя, как губы растягиваются в радостной и предвкушающей улыбке. Император поднялся, а дети кинулись к ней, тоже желая доброго утра и спрашивая:
— А что это у вас в руках, Софи? Что? Она засмеялась — даже если дети королевской крови, они в первую очередь все-таки дети. Милые, любопытные, любящие игры и подарки. Особенно подарки!
— Это вашему папе, — ответила она, протягивая императору свернутый в свиток рисунок. — А это вам. — И София отдала Агате и Александру коробки с конфетами. Наследники не знали, куда смотреть — то ли заглядывать в коробки, то ли, подпрыгивая, пытаться увидеть, что там, в том свитке, который разворачивал их отец.
Удивленная улыбка на лице императора стала для Софии лучшей наградой за труды. — Софи… — Голос его был хриплым. Он опустил рисунок ниже, чтобы разглядели дети, и они сразу восторженно протянули:
— О-о-о! Это же мы-ы-ы! — Ну да, — девушка кивнула, смеясь. Посмотрела на императора — и ее залило ласковым теплом. В его глазах она увидела радость и благодарность. — Спасибо, — сказал он просто, а затем обратился к наследникам: — Только не ешьте все за раз. Растягивайте удовольствие.
Дети лукаво улыбались и чуть подпрыгивали, держа в руках открытые коробки, в каждой из которых было двенадцать конфет. — Невозможно съесть все сразу, — пояснила София. — Я попросила маму зачаровать коробки. В день можно взять только одну конфету.
Александр захихикал, Агата громко сказала «Ну вот!», а император, хмыкнув, заметил: — Вы все предусмотрели, Софи. — Да. Охранники, которые проверяли меня на входе во дворец, очень смеялись, когда обнаружили это заклинание. Сказали, что я, — она развела руками, — издеваюсь над детьми.
Эти самые дети расхохотались, и его величество, ласково погладив их по головам, произнес: — мне пора. Он поднял взгляд на Софию, и ей показалось, что он хотел сказать что-то еще. Но сказал лишь: — Увидимся на обеде.
Перед тем, как отправиться на совещание, Арен заглянул к себе, чтобы оставить рисунок Софии на столе. Минуту он стоял на месте, рассматривая живые глаза собственных детей, их радостные улыбки, ямочки на щеках, волосы, к которым он так любил прикасаться.
Когда она успела нарисовать это? Раньше или, может, ночью? Или утром? Впрочем, какая разница. Ее искреннее счастье, настоящий восторг, который она испытывала, протягивая ему этот рисунок, а детям конфеты, тоже стали для Арена частью подарка.
Эмоции Софии приносили ему удовольствие. Конечно, он и раньше встречал искренних людей — особенно искренними были дети, — но никогда не испытывал удовольствие от чужих эмоций. Возможно, потому что они никогда не были направлены на него самого. А здесь… Искренняя, радостная, светлая влюбленность. В этих эмоциях не было ни капли тьмы. И императору, когда он ощущал их, казалось, будто он и сам начинает светиться.
Но чувства Софии нравились не только ему, и это уже было проблемой посерьезнее. С Агаты вновь слетел эмпатический щит, и Арен заметил, с какой радостью его дочь принялась впитывать в себя чужие ощущения. Это было ошибкой, он объяснял ей много раз, что так делать нельзя. Чужие эмоции — это чужие эмоции, их можно чувствовать, но необходимо отсекать. Иначе просто сойдешь с ума, не понимая, где ты, а где другой человек.
Но сегодня утром, да и накануне, император впервые за последние много лет сам нарушил это правило. Он наслаждался Софией. И не представлял, что говорить дочери, ведь она наверняка это заметила. Как учить ее не впитывать чужое, если сам при ней сделал иначе?
Но поговорить придется. Агате нужно учиться контролировать эмпатию. Чужие эмоции, даже если они такие, как у Софии, могут быть опасны.
Арен усмехнулся, прекрасно понимая, что он уже попал на крючок. Единственный выход — уволить Софию прямо сейчас, пока еще не поздно. Дать ей хорошие рекомендации, оставить зарплату за полгода в качестве компенсации за неудобства, и распрощаться. А потом заниматься утешением детей, которые наверняка будут рыдать и бунтовать. В прошлый раз Агата чуть не свела с ума охрану и его, сняв с руки браслет с маячком и спрятавшись в саду. Два часа Арен искал собственную дочь, используя кровную магию, и молясь, чтобы с ней за это время ничего не случилось.
Император был уверен — если он уволит Софию, те прятки покажутся ему цветочками по сравнению с дальнейшими выходками детей. Всего за неделю она умудрилась очаровать обоих. Да что дети — она умудрилась очаровать его самого. И Арен понимал: если не уволить Софию сейчас, рано или поздно он сделает ее своей, невзирая на все разумные доводы. И тогда будет хуже. Гораздо хуже, чем если уволить ее сегодня же.
Арен закрыл глаза и покачал головой. Решение казалось очевидным. Так будет лучше. Лучше для всех. Дети знают ее всего неделю, они переживут. Жена успокоится. Он найдет новую аньян, в конце концов, в Альганне их полно. София останется с деньгами, а благодаря его рекомендациям работу найдет себе быстро. У нее уж точно все будет отлично, он за этим даже проследит.