Тьма сгущается
Шрифт:
– О, знаешь, вас, таких упорных покупателей, было несколько, – ответила Лайцина. – Но ты, пожалуй, покупал больше. Наверное, за это я тебя и выбрала – после стольких лет другие поводы как-то забылись…
Оставив родителей продолжать семейную перепалку, Талсу поспешно сдернул с крючка у двери свой плащ и двинулся вниз по улице к бакалейной лавке – та стояла близ базарной площади. Мимо пробегали его соотечественники-елгаванцы, надвинув шляпы на уши и кутаясь в плащи. Даже зимой дожди в Скрунде шли редко, и горожане, должно быть, согласились бы вовсе без них обойтись, если бы не страдали посевы.
Навстречу Талсу прошли четверо или пятеро альгарвейских солдат. Двое выглядели столь же несчастными, что и коренные жители Скрунды. Остальные, однако, были вполне довольны, несмотря на то, что вода ручьями текла с широкополых шляп, и щегольски заткнутые за ленту перья поникли. Талсу доводилось слышать, что во влажных лесах Южного Альгарве дожди льют почти не переставая. Может, эти рыжики оттуда родом и привыкли к скверной погоде. А может, слишком тупы, чтобы мечтать о лучшей – они же альгарвейцы.
Уступая дорогу патрулю, юноше прижался к стене и промок еще больше. Солдаты не обратили на него внимания – однако живо заметили бы, если бы он не посторонился. Талсу бросил на них злой взгляд через плечо. По счастью, ни один из патрульных не обернулся.
Переступив порог бакалейной лавки, он с облегченным вздохом сбросил капюшон. К его радости, толстопузого старика-хозяина не было и за прилавком стояла его дочь.
– Привет, Гайлиса, – бросил Талсу и пригладил волосы ладошкой.
– Привет! – откликнулась девушка.
Она была на год или два младше Талсу, они знали друг друга с малолетства. Но тогда формы девушки еще не приобрели приятной округлости, а волосы не сияли золотом – или же Талсу этого не замечал по молодости. Зато приметил сейчас – очень хорошо приметил.
– Я рада, что ты не альгарвеец, – сказала она.
– Силы горние, я тоже! – воскликнул Талсу.
– Ты, – продолжала она, будто не заметив, – не пытаешься оценить товар на ощупь.
Талсу не сразу понял, что она имеет в виду, а когда понял, ему захотелось тут же пристрелить каждого похотливого альгарвейца в округе. Хоть и нельзя, но очень захотелось.
– Эти жалкие… – начал было он и захлопнул рот. Даже высказать все, что он думал о проклятых рыжиках, не получалось – подходили для этого только крепкие солдатские словечки, которые Гайлисе слушать вовсе не понравится.
Девушка пожала плечами.
– Они же альгарвейцы. Что с ними сделаешь?
Талсу уже решил, что бы хотел с ними сделать. А еще бы он хотел сам оценить товар на ощупь. Но юноша пребывал в печальной уверенности, что Гайлиса тогда попытается треснуть его по голове. Он-то не солдат оккупационной армии, а всего лишь старый знакомый.
– Чего тебе насыпать? – поинтересовалась она.
Талсу перечислил все, что просила мать. Девушка нахмурилась.
– А чего сколько? Знаешь, есть разница…
– Понимаю, – суетливо пробормотал он. – Только я не спросил, сколько чего.
– Олушок ты, – заключила Гайлиса. Когда Талсу случалось запутаться в покупках, она его, бывало, кляла и похуже. – Ну сколько тебе денег хоть дали?
Ему пришлось вытащить из кармана подсунутые отцом монетки и пересчитать под сочувственным взглядом девушки.
– По мне, так можешь на все оливок насыпать, – заметил он. – Очень их люблю.
– Ну да, а завтра прикажешь объяснять твоей матушке, почему похлебки не вышло? – Гайлиса закатила глаза. – Нет уж, благодарю покорно!
Она отсыпала из кувшина полную картонку соленых олив, потом поманила юношу пальцем и сунула ему в руку еще несколько.
– Об этих никто не узнает.
– Спасибо. – Талсу забросил в рот всю горсть и, обсосав горьковатую мякоть, осторожно сплюнул косточки в ладонь. Гайлиса указала на мусорную корзинку за прилавком, и косточки улетели туда.
– Еще? – с надеждой спросил юноша.
Гайлиса выделила ему одну.
– Если отец спросит, куда девалась вся прибыль, я на тебя нажалуюсь, – пригрозила она, насыпая фасоль и нут в провощенные картонки побольше. – Держи. Вот, все серебро ты потратил, три медяка сдачи я тебе сейчас дам.
– Не надо, – ответил Талсу. – Лучше насыпь на три медяка кураги.
– Я ее тоже люблю – но после маслин… – Гайлиса скорчила рожицу, однако отсыпала Талсу горсточку сушеных абрикосов.
Один юноша сунул в рот – просто ради еще одной гримаски, – а остальные подвинул обратно через прилавок.
– Это тебе. Ты их больше моего любишь.
– Не стоит, – отмахнулась девушка. – Я в любой час могу залезть в корзину, а времена сейчас для всех тяжелые.
Талсу уставился на улицу, делая вид, будто не слышит.
– Ты невозможен! – воскликнула девушка, и Талсу показалось, что она сердится, но, когда он обернулся, она уже жевала абрикос.
Прихватив покупки, он под дождем поспешил домой, а вернувшись в лавку, обнаружил, что отец шумно спорит о чем-то с альгарвейским чародеем. Юноша отнес нут, фасоль и оливки матери на кухню и поспешно сбежал вниз, на случай если отцу понадобится его помощь.
Чародей яростно размахивал руками.
– Нет, нет, нет! – взволнованно восклицал он на превосходном елгаванском. – Я совершенно не это хотел сказать!
– По-другому не понять, – набычился Траку.
– Что случилось? – спросил Талсу.