Тьма сгущается
Шрифт:
Краста, как это было у нее в обычае, взбесилась.
– Пожри тебя силы преисподние, шлюхин сын! – произнесла она медленно и внятно, чтобы мерзавец все понял. – Чтоб у тебя ниже пояса все сгнило. Отвалилось. И никогда не встало.
Она собралась было пройти мимо, но второй солдат ухватил ее за плечо – должно быть, он тоже немного владел валмиерским.
– Нет так болтать, сука! – Его щебечущий акцент резал уши.
– Убери руки, – приказала она ледяным голосом.
– Не так думать, – с мерзкой усмешкой промурлыкал солдат. – Ты нас оскорбить. Ты платиться.
Да, он был завоеватель, привыкший насиловать валмиерских женщин. Позднее, когда сцена завершилась, Красте пришло в голову, что ей следовало бояться солдата, но в тот момент маркизу переполняло только слепое бешенство.
– Убери руки! – повторила она. У нее оставался один козырь, и она выложила его на стол без колебаний: – Я женщина полковника Лурканио, графа Альбенги. Не для таких, как ты.
Это сработало, как и была уверена маркиза. Солдат почти отшвырнул ее руку, будто ухватился нечаянно за раскаленную кочергу, и оба поспешили прочь, бормоча что-то неграмотно и стыдливо.
Вздернув носик, Краста двинулась дальше по бульвару Всадников. Мелкая ее душонка переполнилась торжеством: разве не преподала она этой черни урок достоинства? Будь маркиза чуть более склонна к раздумьям, она могла бы сообразить, что защищаться, объявив себя любовницей высокопоставленного захватчика, значило лишний раз показать, как низко пала Валмиера. Но подобные выводы находились за пределами ее умишка и будут, вероятно, недоступны ей до конца дней.
Маркиза дошла до самого конца бульвара с дорогими магазинами – чуть дальше, чем хотела поначалау, но ей требовалось выпустить пар. Надменные альгарвейцы выводили ее из себя. Сама надменная, Краста не признавала за окружающими права на это качество – исключением был полковник Лурканио, а тот пугал маркизу сильней, чем та готова была себе признаться.
Бульвар упирался в один из многочисленных столичных парков. Сейчас газоны желтели жухлой травой, кое-где проглядывала жирная грязь. Голые ветви тянулись к затянутому тучами небу, словно мертвые руки, обращенные с мольбою к силам горним. Голуби и воробьи клянчили крошек у немногих зевак на скамейках вдоль мощенных кирпичом дорожек – должно быть, этим людям больше некуда было податься.
В сердце парка высилась Колонна каунианских побед. Мраморный столб стоял на этом месте больше тысячи лет, со времен Каунианской империи. Сколько он простоял до падения империи, Краста сказать не могла бы. С историей, как и многими другими науками, у нее были большие трудности во всех гимназиях и академиях, куда маркизу пытались приткнуть, прежде чем махнули рукой на ее образование. Единственное, что задержалось у нее в памяти, – что колонна воздвигнута была в ознаменование победы над альгарвейскими варварами, которые еще в ту эпоху выходили из своих лесов, чтобы грабить и убивать кауниан. Сброшенные альгарвейскими драконами в дни Шестилетней войны ядра несколько повредили барельефы на колонне, но с тех пор памятник восстановили.
Однако сейчас у подножия Колонны побед толпилось немало альгарвейцев в форменных килтах. Захватчики бурно спорили о чем-то, размахивая руками на свой театральный манер. Для альгарвейцев жизнь была мелодрамой. Несколько валмиерцев вмешились в спор. Солдат в песочного цвета юбке небрежно сбил одного из них с ног.
Красте, раз уж она была любовницей Лурканио, ни один рыжик в чине ниже полковника не осмелился бы причинить вреда. Прекрасно осознавая свою неприкосновенность, маркиза решительно подошла к спорщикам.
– Что здесь происходит? – осведомилась она решительно и громко. – Отвечайте!
Сбитый с ног валмиерец поднялся. Штаны его порвались, но он даже не заметил этого. Лицо его было тонкое и умное – не тот тип мужчин, каким Краста обыкновенно уделяла второй взгляд, да и первый тоже. Во всяком случае, соображения признать в ней дворянку у него хватило.
– Госпожа, они собираются снести колонну!
– Что? – Краста уставилась в недоумении не на альгарвейцев, а на своего соотечественника: – Ты, верно, ума лишился!
– Спросите их!
Незнакомец указал на толпу рыжиков. По большей части ее составляли простые солдаты, вроде того, что разбил валмиерцу физиономию, но были и офицеры – самый старший, заметила Краста, в чине бригадира. Маркизе пришло в голову, что даже у нее могут быть неприятности. А несколько альгарвейцев взирали на мир с таким видом, будто видели и знали недоступное остальным – несомненный знак чародея. У Красты при виде их челюсти сводило.
Она обернулась к альгарвейцам:
– Вы же не думаете, что вам позволено снести колонну?!
– Кто ты такая, чтобы нам запретить? – отозвался бригадир, толстяк лет пятидесяти с лишком – вдвое старше самой маркизы. Седеющие усы и узкая бородка его были навощены до остроты. По-валмиерски он изъяснялся отменно – почти как Лурканио.
Краста выпрямилась во весь рост, едва не сравнявшись с бригадиром.
– Я маркиза Краста, и это мой город! – объявила она таким тоном, словно была самое малое консортой императора Гедиминаса – хотя, как она успела убедиться, даже Гедиминасу его столица принадлежала не вполне.
Мысль эта едва успела оформиться в ее мозгу, как альгарвеец развил ее.
– Эти проклятые барельефы лгут, – объявил он, обернувшись к Колонне побед. – Они изображают моих предков, моих героических предков, – он тоже расправил плечи, хотя при его выпирающем брюхе это выглядело не столь впечатляюще, – трусами и ворами, что всякий честный человек назовет подлой и гнусной ложью. Ныне нам выдался случай исправить несправедливость, и мы ее исправим.
– Но это же памятник! – воскликнула Краста.