Тьма сгущается

Тертлдав Гарри Норман

– Сколько? – спросил он.

Альгарвейским солдатам приказано было не грабить местных на площади, хотя остальная часть Аспанга считалась законной добычей. А колбаса на вид была повкусней той, что выдавали на полевой кухне.

– Четыре колбас – один сребреник, – ответила баба.

– Воровка! – отрезал Тразоне и принялся торговаться.

Четыре колбасы обошлись ему меньше чем в половину суммы, которую грельцкая крестьянка запросила вначале. Тразоне ушел с базара вполне счастливый. Что баба попросту не осмеливалась всерьез торговаться

с солдатом оккупационной армии, вдобавок вооруженным, ему в голову не пришло, а если бы и пришло – какая разница? Главное – не переплатить.

Не успел он уйти с площади, как увидал идущего навстречу майора Спинелло и попытался, как мог с охапкой колбас в свободной руке, отдать честь.

– Вольно, – отмахнулся Спинелло, приглядываясь к покупке Тразоне. – Солдат, это тебе полагается ункерлантским девкам свою колбаску предлагать, а не у них отбирать последние!

– Ха! – фыркнул Тразоне. – Смешно, сударь.

Несмотря на бесконечные однообразные байки о каунианской девчонке, которую майор обхаживал, прежде чем отправиться на западный фронт, Спинелло неплохо освоился на должности батальонного командира.

– Хотя, на мой взгляд, – для пущей убедительности майор сдернул шляпу, изобразил ею некую фигуру в воздухе и вновь залихватски набекрень пристроил на голове, – здешние бабы слишком страшны, чтобы заслужить внимание настоящих альгарвейских парней!

Тразоне только плечами пожал.

– Лучше страшная баба, чем никакой.

Сам он не раз отстаивал очередь в бордель для низших чинов. Не лучшее развлечение – куда там! – но все веселей, чем без женщин.

Спинелло не приходилось стоять по очередям в бардак: офицерские бордели были поприличней солдатских. И все равно майор закатил глаза.

– Страшны как смерть! – заявил он. – Все до последней. Вот когда я служил в гарнизоне того фортвежского городишки…

И он пустился вновь расписывать прелести своей ойнгестунской блондиночки. Тразоне только ухмылялся. Язык у майора был подвешен что надо. Если хоть половина его рассказов была правдой, каунианскую сучку он вышколил, как иной охотник – своих борзых. Правда, насчет баб все врут, кроме самих баб, а те на мужиках отыгрываются.

На окраине Аспанга начали рваться ядра – далеко в стороне от базарной площади.

– Мальчики Свеммеля не отстают от графика, – заметил Спинелло, даже не обернувшись на канонаду. Смелости ему было не занимать.

– Думаете, ункеры попытаются нас снова вышибить из города? – спросил Тразоне.

– По мне, так пусть пытаются, – ответил Спинелло. – С тех пор, как нас загнали в Аспанг, мы так укрепили город, что пусть Свеммель хоть всю свою армию на нас бросит – мы все равно перебьем ее до последнего солдата, прежде чем они вломятся на наши позиции.

Возможно, это было правдой: до сих пор Аспанг держался, невзирая на постоянные атаки вражеских сил. Но слишком много альгарвейских солдат полегло, чтобы остановить напор ункерлантцев.

– Кроме того, – Спинелло выразительно повел рукой, – снег тает. Следующие несколько недель ни мы, ни они не сможем куда-то двигаться – разве что вниз, на дно болота.

– Что-то в этом есть, – согласился Тразоне. – Ункерлант бьет все рекорды по количеству дорожной грязи. Кубок вручали прошлой осенью. Силы преисподние, да если бы не здешняя распутица, мы бы в Котбус вошли, не сбавляя шага!

Спинелло покачал пальцем. Тразоне нахмурился – что такого может возразить этот офицеришка, когда его осенью и в Ункерланте-то не было? В то время майор отсиживался в Фортвеге, обрабатывая свою ковнянскую шлюшку. Однако Спинелло нашел слова.

– Подумай, приятель, – проговорил он менторским тоном. – Осенью дороги развозит от дождей. Весной дороги развозит от дождей – и оттого, что начинает таять скопившийся за зиму снег. Как думаешь, что хуже?

Тразоне, как ему было приказано, подумал. Потом присвистнул неслышно.

– Да мы в грязи до жопы завязнем! – воскликнул он.

– Глубже, – пообещал Спинелло. – Как и ункеры. Покуда грязь не подсохнет, на фронте будет затишье. А потом посмотрим, кто ударит первым и где. Будет любопытненько…

Сейчас он больше походил на ученого, нежели на солдата.

– Мне уже до смерти надоело отступать, – только и ответил Тразоне. – Я бы лучше на запад двинул.

Общая картина кампании не волновала его так, как собственный маленький участок фронта. Если Тразоне отступал – Альгарве проигрывала войну. Если наступал – побеждала.

– На запад мы и двинемся, – уверенно предрек Спинелло. И у него были причины для такой уверенности: – Если думаешь, что ункерлантские чародеи хитрее наших, – подумай еще раз.

– Ага. – Тразоне кивнул и хмыкнул. – К тому времени, как эта драная война закончится, мы так всех кауниан изведем.

И если в их число попадет и девка, которую драл в свое время майор, Тразоне не прольет по ней ни слезинки.

– И всех ункерлантцев заодно, – добавил Спинелло. – Кого мы не пристрелим, того Свеммелевы чародеи зарежут. Ну и поделом. Прескверный народец. И уродливый вдобавок. – Он вытянулся по стойке «смирно». – Мы достойны победы, ибо мы красивы!

Всерьез он это или фантазирует, как это с ним бывало, Тразоне не мог сказать, да и не пытался. Спинелло доказал свое мастерство на поле боя и пока оставался хорошим командиром – пускай хоть с ума сходит.

Майор огрел Тразоне по спине:

– Давай, солдат! Колбаса ждет!

И он двинулся прочь через всю площадь, вышагивая, точно бойцовый петушок. Тразоне поглядел ему вслед почти с отеческой приязнью. Потом развернулся и зашагал в сторону театра, где сейчас расквартирована была его рота. У входа еще болталась афиша с названием спектакля, который давали на здешней сцене перед тем, как альгарвейцы вошли в Аспанг, – во всяком случае, так кто-то сказал Тразоне, потому что сам солдат не знал ункерлантского и не умел читать здешние письмена – от альгарвейских они сильно отличались.