Тьма в бутылке
Шрифт:
Значит, сейчас угрозу для него представлял только муж Рахили, Йошуа, да еще, возможно, брат Исабель, полицейский.
Возможно. Роковое слово.
Он некоторое время сидел, размышляя о ситуации, свет галогеновых фар от потока машин, проносившихся по шоссе, волнами озарял навес на стоянке.
Он не опасался, что патрульные машины разыскивают его. Он был уже в нескольких сотнях метров от места происшествия, когда полиция туда добралась, и, хотя он наткнулся на пару несущихся навстречу полицейских машин, прежде чем выехать на шоссе, никто не проявил интереса
Конечно, они обнаружат на автомобиле Исабель следы от столкновений, только чьи? Каким образом они когда-либо смогут выйти на него?
Нет, сейчас в первую очередь нужно было подумать о муже Рахили. О Йошуа. И выцарапать деньги. Кроме того, необходимо позаботиться об устранении всех обстоятельств, которые могут натолкнуть преследователей на его след. Придется возрождать свое предприятие с самых основ.
Он вздохнул. Выдался плохой год.
Он планировал совершить подобным образом десяток дел, прежде чем залечь на дно. И до сих пор ему все удавалось. Миллионы, добытые в первые годы, были разумно размещены и приносили хорошую прибыль, а затем наступил финансовый кризис и разорил его акционные портфели.
Даже похититель и убийца подвергся действию механизма свободного рынка и теперь вынужден был начинать все с начала.
— Черт, — бурчал он себе под нос, когда перед ним открылось новое положение дел.
Если его сестрица не получит привычных денег, у него обнаружится дополнительная проблема. Она могла вспомнить кое-какие делишки времен юности. И имена, которым ни в коем случае нельзя всплывать.
Очередная проблема.
Когда он вернулся из детского дома, мать уже нашла себе нового мужа, которого старейшины общины выбрали ей среди вдовцов. Трубочист, две дочки — ровесницы Евы, «представительный мужчина», как назвал его новый священник, не имеющий никакого представления о действительности.
Поначалу отчим не устраивал побоев, но когда мать отказалась от снотворного и уступила ему в постели, его темперамент вырвался наружу.
— Да обратит Господь на тебя свой лик и дарует тебе успокоение. — Этими словами он обычно завершал порку своих девочек.
И фраза эта звучала частенько. Стоило одной из них отступить от слова Господа, на истинное толкование которого идиот наделил себя монопольным правом, он тут же наказывал свое кровное потомство. Обычно проступки совершали не они, а их сводный братец. Забывал сказать «аминь» или позволял себе улыбку во время обеденной молитвы. Редко что-то более серьезное. Но трогать этого рослого сильного парня он не осмеливался. Пока тот сам его не трогал.
Затем следовало мужицкое раскаяние, и вот тут наступал настоящий кошмар. Родной отец никогда не утруждал себя подобными вещами. Он всегда был последователен. А отчим гладил дочек по щекам и просил прощения за свою вспыльчивость и за их злобного брата. Потом он отправлялся в кабинет, нацеплял на себя мантию, которую отец называл священнической ризой, и просил Господа защитить этих ранимых и невинных девочек, ангелов во плоти.
Что касается Евы, он
Никто из детей не понимал его. Не понимал, почему он наказывает собственных дочерей, если при этом ненавидит пасынка и презирает падчерицу. Как не понимал и того, почему не вмешивалась мать и почему Господь демонстрировал такую злобу и вопиющую несправедливость, заставляя этого человека так поступать. Одно время Ева оправдывала отчима, но и этому пришел конец, когда следы от побоев стали настолько жестокими, что она смогла почувствовать их на ощупь на телах своих сводных сестер.
Ее брат терпел. Он просто подготавливал решающую расправу которая должна была свершиться, когда меньше всего ждали.
Их было шестеро в доме: четверо детей, муж и жена. Теперь остались только они с Евой.
Он достал из бардачка пластиковую папку, содержащую всевозможные сведения о семье, и быстро нашел телефон Йошуа.
Сейчас он позвонит ему и откроет глаза на действительность. Сообщит о том, что его жена и сообщница обезврежены и что на очереди его дети, если деньги не будут выброшены в новом оговоренном месте в течение двадцати четырех часов. Он собирался известить Йошуа о том, чтобы он считал себя мертвецом, если о похищении сообщилось кому-то, помимо Исабель.
Легко можно было представить себе румяное лицо этого добродушного парня. Мужичонка будет сломлен и подчинится.
Таков был опыт.
Он набрал номер и прождал целую вечность, прежде чем трубку взяли.
— Да, алло, — прозвучал голос, который ему сложно было связать с Йошуа.
— Могу я поговорить с Йошуа? — попросил он, одновременно заметив несколько лучей от фар, проскользнувших сзади него на стоянку.
— А с кем я разговариваю? — поинтересовался голос.
— Разве это не номер Йошуа? — спросил он.
— Нет. Наверное, вы ошиблись.
Он взглянул на экран мобильника. Да нет, все верно. Что там произошло?
И тут он сообразил. Имя!
— Ах да, простите. Я сказал — Йошуа, так мы все его называем, но ведь на самом деле его зовут Йенс Крогх. Извините, я совсем позабыл. Так можно с ним поговорить?
Он сидел в тишине, глядя перед собой. Мужчина на другом конце провода молчал. Это было не к добру. Кто он такой, черт возьми?
— Так-так, — наконец произнес голос. — А с кем я говорю?
— Его деверь, — наобум выпалил он. — Можно его к телефону?
— Нет, я сожалею. Вы говорите с ассистентом полиции Лайфом Синдалем из полиции Роскиле. Вы представились его деверем. Как ваше имя?
Полиция? Этот идиот замешал и полицию? Неужели он совсем рехнулся?
— Полиция? С Йошуа что-то случилось?
— Я не имею права ничего вам сообщать, пока вы не скажете мне ваше имя.
Вот так переплет. Что теперь?
— Меня зовут Сёрен Гормсен, — на ходу придумал он. Таково было правило. Всегда называть полиции оригинальное имя. Они доверяли такому имени. Потому что легко могли его проверить.