Тьма внешняя
Шрифт:
Уйдя с площади, он не бежал прочь из Руана, как подсказывал ему здравый смысл.
Ему казалось, что его уже ищут по всему городу, а страже на воротах отдан приказ – схватить его. Он подумал было отыскать свою знакомую вдовушку и укрыться у нее, но тут же в страхе отбрасывал эту мысль, убежденный, что она немедленно выдаст его бунтовщикам. Он даже – воистину, страх затмил тогда его разум – собирался отправиться к Беспощадному и во всем покаяться! Несколько часов он кружил по улицам Руана, не зная что делать, и время от времени читая про себя все молитвы, которые только мог вспомнить.
Вспоминая тот день, Кер каждый
К вечеру, так и не решившись ни на что, он решил положиться на волю Божью и вернулся на улицу Лудильщиков.
Уже на следующий день, он приступил к своим обязанностям в отряде лучников хоругви Арно Беспощадного.
Боязнь разоблачения смешивался теперь еще и с чувством вины – он, верный солдат короля, служит теперь, пусть и не за совесть, а за страх предводительнице бунтовщиков и еретичке.
Подумав, он, однако, нашел выход.
Девять десятых времени он посвящал тренировке в меткости стрельбы.
По своему немалому опыту, он знал, что для того, чтобы научиться более-менее точно пускать стрелы, нужно не меньше года, не говоря уже о том, что в бою нет времени долго целиться.
В его дела не вмешивался никто. Жюсс все свалил на него, день-деньской проводя время в обществе кувшина с хмельной влагой. Арно Беспощадный тоже не говорил по этому поводу ничего, даже хвалил за старание.
Воинство его, как и предупреждал Гасконец, оставляло желать много лучшего, далеко не все не то чтобы могли взять поправку на боковой ветер, или конский бег, но даже как следует натянуть тетиву. Иные вообще предпочитали не снимать ее, так всюду и ходили с приведенными в боевое положение луками за спиной, а потом еще удивлялись – почему стрелы вдруг так недалеко летят.
Луки у них были по большей части неважные, все больше самоделки с тетивой из сырых жил. Впрочем, и из такого можно было, при удаче, пробить среднего качества доспех на полста шагах.
Правда у одного из его солдат был замечательный во всех отношениях мощный лук, посылавший стрелу много дальше тех, к каким привык Кер. Лук этот с двойным изгибом дуги и накладками из толстого шлифованного рога, украшенными замысловатым орнаментом, был намертво склеен из множества полос дерева и кости и обтянут вощенным бычьим пузырем.
На вопрос: откуда у него такой, его хозяин рассказал, что забрал его, когда громили замок его господина, а откуда он взялся у того – понятия не имеет, а теперь спросить не у кого, поскольку самого сеньора запихнули в сундук и выбросили из окна башни.
(Капитан, а тем более нынешний хозяин оружия, должно быть изрядно бы удивились, узнав, что это настоящий монгольский лук – один из тех, что за сто с лишним лет до того сделали воинов Чингисхана властелинами половины мира.)
Через несколько дней Кер уже вполне освоился здесь. Как-то так получилось, что он почти сразу стал для солдат Дьяволицы своим. Да и, правду сказать, эти люди ничем не отличались от тех, кем он командовал, во время всех тех войн, в которых участвовал.
По вечерам он сидел с ними у костров, рассказывал им случаи из своего солдатского житья-бытья или выслушивал немудрящие повести об их жизни или те страшные истории, которые так любит послушать на ночь глядя простой народ. Старательно поддакивал когда в разговорах начинали восхвалять Светлую Деву, и громче всех выражал восхищение ею.
Народ под его началом оказался самый разный. Больше всего, само собой, было крестьян, и далеко не все из них были тупой деревенщиной, наоборот – попадались люди по-своему весьма умные и рассудительные.
Были тут и горожане – в основном подмастерья и поденщики, горстка вчерашних солдат, дворня сеньоров, дружинники, лесники и егеря. Как-то Жюсс указал ему на мирно беседующих старого и молодого лучников и между прочим упомянул, что, будучи баронским лесничим, старший вместе с двумя подручными поймал охотящегося в господском лесу отца младшего и на месте расправился с ним, разорвав его между двумя согнутыми деревьями.
– Вот оно как, – сказал гасконец порядком оторопевшему капитану, – правда Девы все очистит, все зло прошлое!
Нельзя сказать, что абсолютно все они были фанатичными сторонниками Дьяволицы, хотя таких тоже было немало. По большей части эти люди жили своей обычной жизнью, больше думая не о ежедневно поминаемой «Божьей справедливости» и не о том, чтобы сложить свои головы за Светлую Деву, а о том, как бы посытнее пообедать и улизнуть от своей очереди чистить отхожие места или стоять ночную стражу. Крепостные, и те, случалось, в разговорах с ним жалели своих господ, говоря, что если б те не сопротивлялись посланнице Господа Бога, то, пожалуй, кое– кого из них можно было бы и пощадить.
И с какого-то момента он вдруг с испугом начал ощущать, как эти люди, бунтовщики и враги Бога и короля, становятся для него тоже своими.
Он гнал от себя это чувство, но оно не думало покидать его. Больше того, странные мысли начали все чаще приходить в голову.
Вот он, Жорж Кер – человек, послуживший короне немало лет. Он не раз и не два водил в бой сотни человек, ему случалось оборонять крепости и замки, справляясь не хуже всяких там благородных. Даже больше. Кто удержал замок Авентур против тысячи с лишним англичан с двумя сотнями и без единого дворянина – потому что все они сложили головы в дурацкой вылазке? И если уж на то пошло – чьи молодцы подстрелили маркграфа Карла Верденского, тем самым наполовину предопределив победу под Страсбургом? Но, тем не менее, на каждой войне любой нищий шевалье, у которого под началом десяток оборванцев, считал себя вправе помыкать им как хотел.
Если по справедливости, то он уже давно должен был получить золотые рыцарские шпоры. А что же в итоге? На склоне лет он вынужден довольствоваться должностью начальника отряда стражи, ловить воров, рискуя получить нож под лопатку, разнимать дерущихся базарных кумушек, при этом ожидая, что они обе вцепятся тебе в бороду, да следить за тем, чтобы не выливали из окон помои. Так может быть в том, что говорит и делает Светлая Дева, пусть она там и ведьма, и в самом деле есть какая-то справедливость? Мысли эти вызывали у него откровенный страх, но Жорж ничего не мог с ними поделать. И все чаще он ловил себя на том, что он – как ни крути, а уже один из них, такой же, как и все они, и что, пока одна его половина размышляет о бегстве и хранит верность королю и Богу, другая живет и действует, как действовал бы Жорж Долговязый, несправедливо выгнанный со службы королевский капитан, переметнувшийся к Дьяволице.