Тьма
Шрифт:
— При мне в первый. Но я не был с ним в его брачную ночь.
— Ты ведь вечно отираешься возле Старика, — сказал кто-то из парней. — Шепнул бы ему, что пора двигаться в гору.
— А на кой мне-то это надо?
— Так ведь, как только мы доберемся до Хатовара, с маршами, схватками и прочим дерьмом будет покончено… — Повисло молчание. — Разве не так?
Что я мог сказать? — На сей счет у меня нет никаких сведений. Поднимись футов на двадцать по склону, и будешь знать ровно столько же, сколько и я.
— Я думал, все написано в старых книжках. В них-то, конечно, все было написано. Только вот у меня не имелось ни одной подлинной старой книги. Глянув на дрыхнувшего без задних ног Тай Дэя, я нашел его пример вдохновляющим.
— Ладно, ребята, погудели, а теперь пора и на боковую. Направляясь к себе, я на ходу бросил Тай Дэю:
— Меня не будить, если только не прорвутся Тени. И прибереги свининки для дядюшки.
Крыша моей нынешней норы была так низка, что забраться внутрь я мог, лишь опустившись на четвереньки. Что ж, весьма кстати, в противном случае непременно бы навернулся. Чтобы добраться до своей подстилки, мне пришлось сначала перелезть через Дрему, а потом еще и через копье Одноглазого, которое я притащил в свою нору сам не знаю за каким чертом. Хорошо хоть на тюфяк падать было невысоко.
В эту ночь я определенно блуждал по снам, но решительно не мог припомнить, куда именно меня заносило. Сохранились лишь смутные воспоминания о Сари да обычная шелупень насчет Душелова, избегавшей меня столь же рьяно, как я ее. Проснулся я с головной болью, сухостью во рту, жаждой, отчаянной нуждой побывать в сортире — ив очень плохом настроении.
Ругнувшись на дядюшку Доя, я протер глаза.
— Проклятие, снаружи уже светло! Тай Дэй, шевели задницей! Попей водички, с бодуна полегче будет. Дерьмо!
Я и сам отхлебнул воды. Рожа у меня, надо полагать, была зеленая-презеленая.
— Знаменосец!
— А?
По одну сторону от меня стоял Иси, по другую Очиба.
— Ребята, вы из-под земли выскочили или как?
— Нам пришлось ждать, — сказал Иси.
— Твои люди упорно оберегают твой драгоценный отдых, — добавил Очиба.
Что-то в поведении наров внушало неуловимую тревогу.
— Они молодцы. А вам-то какого хрена нужно?
Не похоже, чтобы эти парни приперлись просто поболтать.
Иси знал диалекты Самоцветных городов получше Очибы, но и он был слабоват по этой части. Однако кое-как передать послание ему удалось.
— Капитан и Лейтенант хотят, чтобы ты знал: пленник Копченый погиб.
— Погиб! Ты хочешь сказать — он мертв?
— Как камень, — сказал Очиба.
Я невольно припомнил весьма резвые камни, с которыми встречался задолго до того, как к нашей шайке присоединились эти нары, но говорить ничего не стал. В наши дни мало кто помнит Равнину Страха.
— Он убит, — пояснил Иси, полагая, видимо, что я не врубился.
Некоторое время я стоял с отвисшей челюстью, потом сказал:
— Пойдем-ка найдем местечко, где можно потолковать спокойно.
Я подхватил воронобой и отвел парней подальше, туда, где никто не мог нас подслушать.
— Давайте поподробнее.
Усовершенствованный шест можно было не брать. Воронами поблизости и не пахло.
— Его нашли с перерезанным горлом, — пояснил Иси.
— Как это могло случиться? Кто-то должен был перебраться через Сингха, и Длиннотень, и Ревуна. , или… Его ведь убили в конуре, так? Он не выбрался?
— Он находился в заточении.
— Надо полагать, убийцу не поймали?
Всякий раз, когда речь шла о подлом убийстве, мне на ум в первую очередь приходили Нарайян Сингх и его приятели с разноцветными шарфиками. Но Обманники никогда не проливали крови. Нарайан не сделал бы этого даже ради самозащиты.
— Нет.
— А мы знаем, кто убийца?
— Нет.
— Ладно, иду.
Я направился в лагерь, на ходу выкликая имена своих офицеров и сержантов:
— Фонарь! Рыжий! Магарыч! Клу! Бадья! Все не так страшно, — заявил я, — просто маленькая тревога. Придется малость повременить с игрой в тонк. Все должны быть в полной готовности!
Я осушил еще пинту воды, а потом пожертвовал такое же количество духам земли.
— Иси. Очиба. Пойдем.
Тай Дэй встрепенулся, подхватил бамбуковый шест и, используя его как посох, потащился за мной. Он следовал своим представлениям о долге, невзирая на симпатии и антипатии, не говоря уж о таких мелочах, как слабость или головная боль.
Дядюшка Дой прикоснулся к рукояти Бледного Жезла, словно желая убедиться, что меч не покинул его, и с трудом поплелся за нами. В это утро он выглядел усталым и очень старым.
— На кой хрен ты сюда притащился? — проворчал Костоправ, тоже выглядевший и усталым, и постаревшим. — Все равно ведь ничего не можешь поделать.
— Я знал Копченого лучше, чем кто бы то ни был. Я подумал…
— Пустая трата времени. Окажись ты близко, может, тебе и удалось бы догнать его дух. Я удивился:
— Не имело смысла.
— Еще как имело. Кто-то не хочет, чтобы за ним шпионили.
Я начал было протестовать, уверяя, что о Копченом никто и знать не знал, но тут же заткнулся. Старик не был настроен вести дебаты. Я спросил:
— А что говорят остальные? — Надо полагать, их уже расспрашивали, и с немалым рвением.
— Никто ничего не видел. Никто ничего не знает. Но, как мне сдается. Ревуну кое-что известно. И он боится, как бы кто-то не явился за ним.
— В таком случае для него же лучше поделиться своими догадками с нами.
Я знал, что пытками из чертова коротышки ничего не выжать.
— Госпожа сказала ему то же самое. Он обдумывает ее предложение.
— А ведь это возможность переманить его на нашу сторону.