Тьма
Шрифт:
— А ты что скажешь? Слышал ты раньше что-нибудь подобное?
— Доводилось. Один дружественно настроенный старый богослов из Таглиоса рассказывал, что, хотя точное значение слова Хатовар утрачено, изучая некоторые современные диалекты, можно заключить, что оно означало нечто вроде «Место, откуда Кади шествовала вперед». Или попросту «Врата Кади».
— И ты все равно решил туда отправиться? Неужто мы устремлялись туда, где воплощалось въявь древнее и мрачное предание? Меня в это место вовсе не тянуло. Я думал, что направляюсь в рай. Предполагалось, что все мы маршируем прямиком в рай.
Костоправ
— Расскажи мне побольше, — проговорил я в пространство. Уже зажглось множество факелов. Почти все парни сгрудились позади меня и Старика. Яркий свет вынуждал меня видеть то, чего видеть вовсе не хотелось. Глаза пригвожденного к трону существа были открыты. Однако оно не двигалось.
— Дерьмо! — сказал Лонжинус. — Это какой-то паршивый идол. Давайте не будем пугаться всякой хреноты.
Осторожно, дюйм за дюймом, я начал продвигаться вперед, выставив Знамя так, чтобы в случае чего им можно было воспользоваться как пикой. Не знаю уж почему, но мне казалось, будто оно способно помочь.
Костоправ пошел за мной.
Мы прошли половину расстояния, отделявшего нас от трона. Братья-механики с факелами держались прямо за нами. Все прочие не выказывали особого желания рассмотреть чучело на троне поближе. Хотя, по правде сказать, теперь мне тоже казалось, что это всего-навсего идол. Причем — как виделось с близкого расстояния — сработанный довольно грубо.
Мы преодолели еще некоторое расстояние. Теперь я вдыхал тонкие испарения, поднимавшиеся из трещины в полу. Они были очень холодными и несли с собой слабый, застарелый трупный запах.
На миг я почувствовал себя так, словно вернулся домой.
Это — своего рода бессмертие.
Я подскочил и огляделся по сторонам. Огляделась и Госпожа — похоже, и она что-то уловила.
Когда мой взгляд вернулся к скособоченному трону, я увидел зал таким, каким он мог быть тысячу лет назад. Или даже раньше. В те дни, когда безжалостные жрецы истязали военнопленных, создавая из них первые Тени. Видение продолжалось всего лишь миг, но этого хватило, чтобы понять, насколько отвратительным было это место еще до появления двенадцати Вольных Отрядов.
— Стой, — прошептал Костоправ. Я замер, уловив настоятельность тона.
— Что такое?
— Посмотри вниз.
Я посмотрел. И остолбенел. Прямо у носка моего сапога валялись иссохшие, скрюченные останки вороны.
— Ее пожрала Тень. Значит, опасность грозит и нам.
— У нас по-прежнему есть Знамя, — возразил Костоправ, правда, без особой уверенности в голосе.
Пинком я отбросил мертвую птицу в расщелину, находившуюся всего в нескольких футах от меня. Хотя это не имело смысла. Многие парни уже успели заметить ворону и мигом сообразили, что к чему.
Но они поняли не все. Вороний труп говорил не только о способности Теней проникать в эту часть здания. Я с ужасом осознал, что Душелов хорошо знала место, куда мы направлялись. А следовательно, она… Позади нас раздался дикий, безумный смех. Смех Душелова. Госпожа резко развернулась, окружая себя чарами.
Глава 108
Земля содрогнулась. То был по-настоящему сильный толчок. Пожалуй, самый сильный со времени ужасного землетрясения, погубившего тысячи людей и обратившего в руины целые города еще до того, как мы покинули Таглиос. Я упал на пол и заскользил к бездне, но Костоправ успел удержать и меня, и Госпожу. На ногах не устоял никто. Смех Душелова резко оборвался. Выпавшие из рук факелы попадали на пол.
А сверху посыпалось что-то странное, наподобие стеклянных шариков. Казалось, будто начался град. Некоторые шарики при падении разбивались, другие отскакивали от пола. Но этот град казался мелочью, не имеющей существенного значения. Поначалу.
Трон с големом сдвинулся и накренился еще сильнее. Казалось, достаточно мышиного вздоха, чтобы опрокинуть его в светящуюся пропасть. В следующий миг меня ослепила вспышка ярчайшего белого света. Я слышал, как Душелов проклинала кого-то на разных языках тремя голосами одновременно. Воздух рассекали невесть откуда бравшиеся искры и молнии. Впечатление было такое, будто в нем образуются разрывы и щели. Я ощутил невероятную слабость и понял, что меня клонит в сон. Мне пришло в голову, что эти блестящие стекляшки вороны долгое время приносили сюда и прятали, с тем чтобы их хозяйка могла устроить этот град, когда придет ее час. Душелов устроила нам ловушку и теперь захлопнула ее.
Стиснув покрепче древко, я бесстрашно уснул, пребывая в счастливой уверенности, что и Душелову не удастся покинуть равнину. Тени доберутся до нее. Они доберутся до всех нас, как только зайдет солнце.
Я уже не мог спать, не странствуя в мире духов. Едва сомкнув глаза, я выскользнул из своей плоти и устремился на север, чтобы поведать обо всем случившемся Одноглазому или кому-нибудь еще.
За Вратами Теней царил переполох, вызванный землетрясением. Одноглазый принял решение перевести людей в Вершину, но многие и без него устремились туда, кое-как собрав манатки. Похоже, эта мысль посетила всех одновременно. Ясное дело, все пребывали не в лучшем настроении.
Понимая, что в этакой суматохе мне ни до кого не докричаться, я отправился на поиски Дремы. Потребовалось время, чтобы найти ее в расположении поисковой роты, куда она была доставлена дядюшкой Доем. Похоже, ее тайна так и осталась нераскрытой.
Дрема спала, и мне — бесплотному духу — пришлось приложить немало усилий к тому, чтобы добиться отклика. Остаток дня ушел на то, чтобы передать Дреме мое краткое сообщение и удостовериться, что она меня поняла.
Близился закат, когда я проскочил Врата Теней, устремляясь на юг. Меня неудержимо влекло к Сари, но я не хотел оказаться рядом с ней в тот миг, когда Тень найдет мою плоть.
Сам не знаю, что привело меня к столь причудливому умозаключению, но мне казалось, что в момент смерти я должен пребывать в своем теле. В противном случае я обратился бы в вечно блуждающего призрака. Если уже не был им.
На середине дороги я повстречал Душелова. Сидя на коне Госпожи, она бешеным аллюром неслась на север. Конь Костоправа скакал следом столь же стремительным галопом. Всадник зарылся лицом в гриву огромного жеребца, но его выдавали вьющиеся золотистые волосы. Не добившись взаимности от одной женщины, он переметнулся к другой, к ее младшей сестре.