То, что нас убивает

Новгородцева Ксения Вадимовна

Недалеко от меня в кресле, свернувшись калачиком, спала Аннабель. Она всё это время была здесь? Мне стало неловко.

Отхлебнув глоток воды из стакана, который тоже стоял на тумбе, я встал, перед этим осторожно вынул иглу из внутренней стороны локтя. Затем взял плед, лежавший на кровати, и накрыл им Анну. Она сопела во сне, и это придавало ей ещё более ангельский вид, но усталость отражалась на ней не меньше. Ужасно, что именно я стал причиной её утомления. Нужно загладить свою вину. Нежно проведя пальцами по её щеке, меня посетило странное чувство. Это чувство давало понять, что я никогда не смогу

завести настоящие отношения из-за нарколепсии. Кому я буду нужен? О себе-то позаботиться не в состоянии, что тут говорить о девушке? А о семье я вообще молчу. У меня никогда не будет сына, которого я смог бы научить рыбалке или же вождению машины. У меня никогда не будет дочки, которая смогла бы унаследовать от меня хорошие качества, которую я смог бы отлично воспитать, а затем она, без сомнения, стала бы прекрасной девушкой, подходящей для любого молодого человека. Ком в горле засел так глубоко, что стало тяжело дышать. Вряд ли я заслуживаю полноценной жизни, ведь для этого нужно быть соответствующим человеком.

В коридоре царили тишина и покой. Настенные часы показывали пять утра. Прогуливаясь по пустым коридорам, я понял, что влюбился в тишину утренней больницы. Спокойствие и умиротворение заполняли мою душу.

В конце коридора увидел открытую дверь. Медленными и едва слышными шагами я начал приближаться к ней. Это была одноместная палата. Около окна сидела Хейзел – та самая девочка, которую я встретил здесь чуть больше недели назад. Я слабо постучал в открытую дверь. Хейзел оглянулась и, заметив меня, приподняла уголки рта.

– Норман… Привет, – шепотом произнесла она.

– Можно? – спросил я и одной ногой переступил порог палаты. Хейзел кивнула и рукой показала на стул, который стоял рядом с её коляской. Я осторожно вошёл и сел на него.

– Ты так и не сказал, что значит твоё имя, – сказала девочка, продолжая смотреть в окно, будто меня здесь и нет.

– Ээ… Норман значит «северный человек», – Хейзел перевела взгляд на меня.

– Какая твоя планета? – сначала я не понял вопроса, но потом до меня дошло.

– Меркурий, а твоя?

– Юпитер. Ты любишь звезды? – она вновь взглянула в окно.

– Ну, наверное…

– У меня эпилепсия, а у тебя? – её взгляд вновь остановился на мне.

– Нарк… – Хейзел перестала моргать. Её глаза смотрели в одну точку. – Хейзел, ты в порядке?

Молчание.

– Хейзел!

Я сорвался с места, чтобы нажать на кнопку вызова, которая находилась у кровати. Нажав три раза, обернулся к малышке. Она медленно перевела взгляд на меня. Какого чёрта? Я, не отрывая взгляда от её лица, подошёл и сел обратно на стул. В палату вбежал врач, а за ним медсестра.

– Что здесь произошло? – спросил он, а затем подошел к Хейзел.

– Мы разговаривали, доктор, – пояснила девочка.

– Вы знали, что Норман значит «северный человек»? А моё «лесной орех», знали?

– Да, дорогая, – сказал врач, затем поцеловал её в макушку,

посмотрел на меня и качнул головой в сторону двери.

– Ещё увидимся, – с улыбкой произнес я и покинул своё прежнее место.

– Что здесь было? – спросил врач, когда мы вышли в коридор.

– Хейзел внезапно замерла во время нашего разговора, её взгляд стал каким-то… пустым, я не знаю. Она перестала реагировать на меня, тогда я кинулся к кнопке, чтобы позвать помощь. Но не прошло и минуты, как она стала прежней.

Во время моего объяснения, доктор кивал головой, видимо, понимая, о чём идет речь.

– Это процесс отсутствующего взгляда и оторванности от мира называется бессудорожным генерализованным приступом. Абсансы – побочный симптом эпилепсии. Хейзел проводит в этой клинике уже третий год, но болезнь только прогрессирует. Вчера девочка внезапно потеряла сознание во время обеда.

От услышанного у меня пропал дар речи. Бедный ребенок. Не могу представить, какого ей в таком возрасте переносить подобные мучения. В очередной раз понимаю, что мой недуг по сравнению с её, – облегчение. Мне двадцать четыре, и мне тяжело жить, а как справляется она?

Как же хрупок человеческий организм. Вчера ты бежал кросс в пятнадцать километров, а сегодня ты инвалид. Жизнь несправедлива.

Вернувшись в палату, я увидел, как Аннабель о чём-то беседовала с мамой. Она что тут делает?

– Сынок! – взвыла она. Я позволил ей обхватить меня своими шершавыми руками за шею. Мама тяжело всхлипывала. Только не это! Анна стояла в стороне и умилялась. Я невольно ухмыльнулся.

– Ну, всё, мам, – сказал я и отстранился от неё. Нелепо вытирая слезы пальцами, она всё же отошла.

– Как такое произошло? – успокоившись и выпив стакан воды, спросила она.

– Как это обычно и происходит, ты будто не знаешь, – нервно ответил я. – Теперь всё хорошо.

– Спасибо, дорогая, что помогла ему, – поблагодарила мама Анну и взяла её за руку. – Если бы не ты…

И она вновь поддалась эмоциям. Решив, что пора прекращать разводить нюни, я выдавил:

– Мы с Аннабель хотели прогуляться, – быстро переведя на неё взгляд, я подал ей знак, что пора уходить.

– Да, миссис…

– Андерсон, – подхватил я и улыбнулся.

– Извините. Да, миссис Андерсон, мы планировали. Я присмотрю за ним.

Я закатил глаза. Долго раздумывая, мама всё-таки решила нас покинуть, перед этим оставив мне тысячу указаний и примечаний.

Двадцать четыре года. Двадцать четыре. Я, конечно, понимаю, что последствия болезни заставляют её переживать за меня, но в течение трёх лет, мне кажется, я доказал ей, что могу справляться сам.

Покинув территорию центра, Аннабель остановила меня со словами:

– Подожди, мне кое-что нужно тебе отдать. Она протянула мне пакетик с амфетамином, который лежал на тумбочке в палате.