«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
Шрифт:
Словно угадав мысли друга, Элеонора прильнула к Тайминю.
— Не думай больше об этом… Скажи лучше, что ты меня любишь…
Снаружи уже начинает смеркаться, но в комнате этого не замечают. Тайминь и Крелле сидят в обнимку на диване. Кажется, они отрешились от мира с его каждодневными заботами и невзгодами, кажется, они живут только для себя. Так много сказано друг другу, но невысказанного еще больше.
— Помнишь, в какой крохотной комнатушке ты тогда ютилась? — спрашивает Тайминь. — По вечерам приходила
— Будто это можно забыть, — мечтательно говорит Элеонора. — А ты уверен, что мне разрешат вернуться?
— Конечно! Ты же ничем себя не запятнала.
— Как хорошо посидеть с тобой на Бастионной горке! Рига, наверно, стала еще красивее… Теперь, наконец встретив тебя, сама не пойму, как могла жить на чужбине…
— Все-таки я не ошибся, — ликующе восклицает Тайминь, — ты нисколечко не изменилась!
— Не знаю, не знаю, — задумчиво качает головой Элеонора. — Боюсь, состарилась я. Боюсь, не хватит сил зачеркнуть пережитое здесь.
— Со мной ты будешь сильной, Нора. Десять лет назад советская жизнь мне тоже казалась чуждой, непонятной. Но ты увидишь, как легко забывается все плохое…
— Да, главное то, что мы будем вместе, — целует Тайминя Элеонора. — Я еще не могу поверить в наше счастье.
— Мы его завоюем, Нора. Положись на меня.
— Я, разумеется, целиком полагаюсь на вас, Дикрозис, — говорит Борк с подчеркнутым безразличием, затем кивает на Фрексу, нервно прохаживающегося по гостиничному номеру. — Но консул не прочь бы знать, какие плоды принесет вложенный им капитал.
— Он орешек покрепче, чем я думал. — На этот раз Дикрозис отнюдь не намерен набивать себе цену. — Я отказываюсь понимать, что произошло с этими людьми. Даже Крелле, на которую я возлагал такие надежды, теперь предается идиллистическим мечтам о семейной жизни под крылышком Кремля.
— Вы что — серьезно? — Благодушие Борка быстро улетучивается.
— Можете спросить у Венстрата. Он еще раз все перепробовал, но с этим штурманом сам черт не сговорится. Не знаю даже, с какого конца теперь браться…
— Подумайте, за это вам платят деньги… Между прочим, консул, я только что беседовал с вашими конкурентами.
— Они были у вас? — оживляется Фрекса.
— Приходили посоветоваться, — усмехается Борк. — Это помогло. Керзен уже потерял в весе на несколько акций, а Зуммер выглядит… ни дать ни взять — из клиентуры Швика.
— Превосходное сравнение, честное слово! — хрипло смеется консул. — Так, может, действительно уже пора дать команду Венстратовым молодчикам браться за дело?
— Правильно! Пусть вышибут у него из головы всякую надежду на помощь товарищей, — поддерживает идею Дикрозис.
— Навряд ли это сильно воздействует на человека, которого столько мытарила жизнь, а он все еще
В это же самое время Керзен и Зуммер сидят двумя этажами ниже — в вестибюле гостиницы. Осушив очередной бокал, Зуммер собирается встать, чтобы сходить в бар еще за одним коктейлем.
— Вы слишком много пьете, — упрекает его Керзен.
— Я? — удивляется Зуммер. — Да обычно я вообще в рот не беру спиртного… Кнут, принеси еще один!.. Эта забастовка в конце концов отправит меня на тот свет!
— Это правда, что вы продадите свои пароходы консулу?
— Своему злейшему конкуренту?! Ни за что! Я веду переговоры вон с ним.
Он показывает на Швика, который в этот момент проходит через вращающуюся дверь в вестибюль.
— Наверно, решили похоронить свое предприятие, Зуммер, — недобро усмехается Керзен.
— Что еще остается? В любой момент кто-нибудь сможет опротестовать мои векселя, и все пойдет с молотка.
Зуммер здоровается со Швиком.
— Ох уж эта забастовка! — стонет Швик. — Эта забастовка — грех. По-прежнему нет ни одного лоцмана… Я разорен!
— Вы не купите? — Зуммер так расстроен, что рука его задевает стакан с коктейлем. — Теперь я банкрот… Суд… Долговая тюрьма…
— Этого я допустить не могу! — патетически возвещает Швик. — Мой долг христианина помочь ближнему почить в бозе приличным образом… Простите, профессиональная привычка… Хотел сказать, пережить трудные времена… Я покупаю! Покупаю по соображениям чисто гуманным…
— Кнут, еще два коктейля! — кричит Зуммер. — Боже мой, я спиваюсь.
Услышав поворот ключа в дверном замке, Элеонора привстает в радостном возбуждении — она убеждена, что это пришел Тайминь. Но видит перед собой Дикрозиса и хмурится.
— Ах, это ты… — Вдруг она вспоминает все, что произошло. — И ты еще смеешь показываться мне на глаза!
Заметив в руках Крелле пустую бутылку, Дикрозис отступает к стене.
— Ты все еще никак не поймешь, что действую для твоего же блага.
Руки Крелле устало повисают. Она чувствует себя бессильной против такой наглости.
— Уходи вон! — говорит она.
— Никуда я не уйду. Даже если осчастливить тебя придется силой.
— О своем счастье я побеспокоюсь сама.
— Дура набитая! Ты, наверно, вообразила, что поедешь вместе с ним. Что ты там будешь делать? Петь в колхозном хоре?
— Все равно. Я больше не могу жить без него, — просто говорит Элеонора.
— Что ж, желаю тебе благополучно дожить до старости. Но здесь и только здесь! Ясно тебе? — И Дикрозис продолжает мягко: — Что ты скажешь насчет особнячка на морском берегу?.. С розарием?.. Где бы ты жила со своим Тайминем? А?