Точка опоры
Шрифт:
Когда стали прощаться, Надежда два раза как бы плюнула через плечо:
— Тьфу-тьфу! Как говорится, ни пуха ни пера тебе, Наташа.
Вера, зардевшись от сердечной теплоты провожающих, порывисто наклонилась и шепнула ей на ухо:
— Как говорится, пошла к черту.
— По-студенчески! — рассмеялся Владимир Ильич, догадываясь о том, что Кожевникова шепнула Надежде на ухо. — А теперь по народному обычаю… — И первым сел на стул.
Проводили Веру до нижней двери. Там Надежда трижды поцеловала ее, а Владимир Ильич стиснул ей руку горячими ладонями.
— Пишите чаще. И обо всем.
4
Еще
День был солнечный, и на большой поляне отдыхали сотни лондонцев. Одни лежали в полотняных креслах, другие — прямо на зеленой щетке коротко подстриженной густой травы-муравы. Иван Васильевич тоже лег на землю, расстелив перед собой карту. На ней оказалась сетка, и он, передвигая бумажку с адресом, написанным Калмыковой, начал изучать квадрат за квадратом. Но улиц было так много, что карта напоминала паутину, сплетенную пауком, а буквы такие мелкие, что на усталые глаза время от времени набегали слезы. Раньше этого не бывало с ним — в газетах легко читал даже объявления, набранные нонпарелью. Кажется, так типографы называют самый мелкий шрифт. А чужие буковки застят глаза. Наверно, пора ему обзаводиться очками.
Иван Васильевич утирался мятым платком и снова всматривался в паутину улиц. Постепенно обшарил все квадраты, до самых дальних уголков города, но Holford Square не нашел. Начал водить пальцем по второму разу, придерживая его на самых коротких улочках, и тоже не нашел. Возможно, это не улица, а что-нибудь вроде площади или переулочка. Часто встречаются на карте окончания road. Это, судя по всему, главные улицы. Придется спросить, по какой идти.
По берегам озера, сидя на раскладных стульчиках, дымили сигарами старики в блестящих черных цилиндрах; разодетые старухи перебирали морщинистыми пальцами янтарные четки. Иван Васильевич с картой в руках шел мимо них, присматриваясь, кого бы спросить. Кто лучше других знает этот громадный город?..
Найти отзывчивого человека оказалось не так-то легко: его не понимали или не хотели понять, и он не понимал брошенные сквозь зубы ответы. Даже не желая взглянуть на бумажку с адресом, ему советовали обратиться к полисмену и провожали ледяным взглядом. Ходят тут всякие, мешают отдыху! Того и жди — попросит денег.
Наконец отыскался бородатый старик с белыми кустиками бровей, с первого взгляда показавшийся хмурым, который взял у него бумажку с адресом, и, нацепив на нос пенсне, улыбнулся из-под усов и ободряюще кивнул головой. И Бабушкин без слов понял: этот район старику знаком, и Холфорд-сквер найти не так уж трудно! Старик принял карту, расстелил у себя на коленях, ткнул в нее указательным пальцем с давно изуродованным ногтем, похожим на птичий коготь, прочертил весь путь, потом встал, повернулся лицом к Оксфорд-стрит и жестами дополнил свой рассказ: нужно идти вниз по этой улице до Грейс Инн-род (он повторил это название), по ней повернуть налево, а с нее направо по Пентонвилл-род. Там Холфорд-сквер любой человек покажет.
Иван Васильевич сложенную карту засунул в карман пиджака и, приподняв шляпу, дважды поклонился старику; быстрыми, легкими шагами направился к Оксфорд-стрит, по которой уже проходил, когда отыскивал Гайд-парк.
Надежда
Да, она не ошиблась — повернул на Холфорд-сквер. Где раздобыл адрес? Ведь всем приезжающим они дают адрес Алексеева: так безопаснее и удобнее.
В очертании плеч и во всей фигуре было что-то знакомое. Видала его! Даже много раз. А где? Скорее всего в Питере, еще до ссылки. Столько лет минуло, разве вспомнишь по фигуре.
Взглянув на номер дома, мужчина остановился, сверился с записью на бумажке и недоуменно пожал плечами. Удивлен, что номер квартиры не указан.
Надежда прошла мимо дома и оглянулась. Он стоял на том же месте. Увидев ее лицо, так обрадовался, что нижняя губа от неожиданности слегка приопустилась и блеснули зубы в широкой улыбке.
«Да это ж… это… определенно Бабушкин!.. Но что с его усами? Помнится, были махорочного цвета…»
— Надежда Констан… — У Ивана Васильевича осекся голос, он шепотом извинился, опасливо оглянулся по сторонам. — От радости вырвалось. — Приподнял шляпу. — Фрау Рихтер!
— Ничего, товарищ Богдан, — улыбнулась Надежда Константиновна, протягивая руку, — никто не слышал. Здравствуйте!
— Здравствуйте, здравствуйте! А я опасался, что вы меня не узнаете, в этаком-то виде. — Бабушкин тронул усы, а потом волосы возле уха. — Так испохабили краской, пегим стал!
Подошли к двери. Надежда Константиновна постучала молоточком.
— Как вы добрались? Без языка через всю Европу!
— В Дрездене Тетка адресок дала. Велела кланяться.
Послышался частый-частый стук шагов вниз по лестнице, и дверь распахнулась.
— Посмотри, Якоб, кто к нам приехал! — сказала Надежда, пропуская гостя впереди себя.
— О-о! Вот нежданная радость! — Пожав руку гостю, Владимир Ильич подхватил его под локоть. — Входите, входите, товарищ Богдан!
В комнате, не сводя восхищенных глаз с его лица, засыпал вопросами. Сначала о побеге, о переходе границы, о нелегком пути через весь Европейский материк, потом об Иваново-Вознесенске и Москве.
— Ну, а с семьей не повидались? — спросила Надежда Константиновна, воспользовавшись малейшей паузой.
— Да, о семье, — подхватил Владимир Ильич. — Не завернули в Питер?
— Не рискнул. После побега было очень трудно. — Иван Васильевич сдержал вздох. — Хотя о жене ужасно тревожился. Вот и сейчас…
— Семья у вас! — Владимир Ильич дотронулся рукой до плеча гостя. — Как, вы даже не слышали, что у Прасковьи Никитичны, — так, помнится, вашу жену зовут?..
— Эдак! — Иван Васильевич выпрямился на стуле, глаза его засияли. — Сын или…
— Дочка! — Владимир Ильич пожал ему руку. — Поздравляю! От всей души!
— Лидочкой звать, — добавила Надежда Константиновна. — Мы написали в Питер, чтобы помогли им.
— Спасибо! — Бабушкин обеими руками хлопнул себя по груди. — Вот радость-то какая!.. А я думал: не приключилось ли беды? Могли ведь Пану в тюрьму упрятать. За хранение нашей литературы. Тайничок-то в Москве был не особенно надежный. Знал, что время-то у Паны подходит, а если в одиночке… Всякое бывает при родах, могла и не вынести. Лидочка, говорите? Праздник на душе!..