Точка опоры

Коптелов Афанасий Лазаревич

— Могу и я подтвердить, — сказал Владимир Ильич и добавил, что их ждут в кафе «Европейский двор», где они могут отдать должное немецкой кухне.

Кафе находилось неподалеку от вокзала, и через несколько минут они уже оказались в укромной комнате с панелями из мореного дуба, с готическими окнами и замысловатым переплетом черных матиц под высоким потолком. Плеханов, в новеньком сюртуке и белоснежной сорочке, с неторопливыми жестами человека, ценящего свое достоинство, походил на преуспевающего адвоката европейской известности, и Владимиру Ильичу невольно

вспомнился рассказ Веры Ивановны: «Поспешно уезжая в эмиграцию, Жорж вывез в баульчике единственную красную рубаху, в которой «ходил в народ», и булку ржаного хлеба». А сейчас революционеры, наезжающие из России в Женеву, разочарованно называют его «социал-демократическим барином». И не случайно! Вот и сегодня он перед всеми держится с подчеркнутым превосходством, посматривает с холодком обиженного метра. Зачем он так? Перед ним ведь не мальчики, не приготовишки.

Той порой Георгий Валентинович, поглаживая двумя пальцами аккуратно подстриженную бородку, выждал, пока сели дамы, и, поправив бортики сюртука, опустился на стул у торцовой стороны стола. Владимир Ильич сел по другую сторону лицом к нему.

Почтительный кельнер с тощими и как бы прилизанными седыми волосами поставил перед ними по кружке пива, принес жареное мясо на продолговатых тарелках с разнообразным гарниром в углублениях по углам. Плеханов к пиву не притронулся, попросил сразу кофе.

— Этак немец может обидеться, — сказал Аксельрод и, хотя ему тоже не хотелось пива, отпил несколько глотков.

— А я не откажусь и от двух кружек, — сказал Мартов. — Могу выручить…

— Сделайте одолжение. — Плеханов резко подвинул к нему свою кружку и, подавляя вдруг вспыхнувшее раздражение, сказал с едва заметной улыбкой: — А кофе у них пахнет аппетитно!

— Ну, что ж… «Начнем, пожалуй». — Георгий Валентинович натянуто улыбнулся, обвел глазами собравшихся, как бы проверяя, принята ли цитата за остроту, и остановил ледяной взгляд на Ульянове. — Я готов выслушать.

Владимир Ильич встал, начал спокойно и уверенно:

— Мои письменные замечания уже известны всем. Я повторю лишь главное. Второй проект Георгия Валентиновича считаю тоже неприемлемым.

Аксельрод пожал плечами. Ленин повернулся к нему:

— Это отнюдь не голословное заявление, Павел Борисович, тому будут доказательства. Во втором проекте опущено указание на диктатуру пролетариата, которое было в первом варианте. Между тем каждому марксисту известно…

Плеханов, громко кашлянув, откинулся на спинку стула и поджал руки:

— Продолжайте. Я полон внимания.

— …известно, что признание необходимости диктатуры пролетариата самым тесным и неразрывным образом связано с положением Коммунистического Манифеста, что только один пролетариат есть действительно революционный класс.

Засулич, вскочив, рванулась в бой:

— Но у Георгия Валентиновича сказано о борьбе трудящейся и эксплуатируемой массы.

— В этом и дело, Велика Дмитриевна, — подчеркнул Ленин. — Пролетариат подменен безликой трудящейся и эксплуатируемой массой.

Засулич

сказала еще что-то невнятное, запуталась и, покраснев, села.

— А я, пожалуй, к этому замечанию прислушаюсь, — сказал Плеханов. — Точнее — вернусь в этом пункте к своему первому проекту, хотя и могу заметить в скобках, что со времен появления Манифеста прошло, как известно, полвека, и с тех пор многое изменилось.

— В этом отношении как раз ничего не изменилось, — возразил Ленин.

— Ну, хорошо, хорошо. — Плеханов, сверкнув орлиными глазами, покачал над столом простертыми руками, как бы приглушая спор. — Я же сказал: при-слу-ша-юсь. Что у вас там дальше?

«Виляет Плеханов!» — отметил про себя Владимир Ильич и продолжал излагать замечания: программа походит на учебник, она непригодна для партии российского пролетариата потому, что уклоняется от конкретных обвинений русского капитализма, и потому, что в ней нет объявления войны русскому капитализму.

Мартов, отпивая глоток за глотком пиво из кружки Жоржа, иногда хрипловато поддакивал Ленину, но больше молчал. Он не сомневался в том, что, если будет забракован проект Плеханова, тогда пойдет речь о другом авторе.

Когда Владимир Ильич изложил все свои замечания, Георгий Валентинович встал и решительными жестами удержал от реплик Аксельрода и Засулич.

— Мне преподан урок политической грамоты, — сказал он, сложив руки на груди. — И дискутировать о моем новом проекте сейчас я считаю бессмысленным.

— Я это предвидел, — сказал Аксельрод, вороша волосы. — Невольно напрашивается предложение передать его на усмотрение Заграничной Лиги социал-демократов.

Плеханов промолчал. Ленин возразил, рассекая воздух ребром ладони:

— «Искра» общепартийный орган, и программа должна быть порождена ею. И никем другим.

— Но что же делать, если неблагополучные роды затягиваются, — развел руками Плеханов.

Мартов, отодвинув вторую опорожненную кружку, ерзал на стуле:

«Я же предвидел, как любит говорить Аксельрод, что так пойдет… Если теперь программу напишет Фрей, встанет на дыбы Жорж. Он и без того в последние месяцы в каждом письме поучал Фрея: «Смягчите статью об аннибалах либерализма. Либерализм не надо гладить против шерсти. Это большая ошибка!» Может, и прав был. По проекту Фрея тоже не упустит случая… Вот тут-то и понадобится третий автор…»

Решили срочно запросить мнение Потресова. Но Плеханов, опасаясь, что при этом голоса могут разделиться поровну, сказал, что он уже сейчас хотел бы знать, кто согласен вотировать его проект.

Аксельрод потер виски:

— Извините, друзья, но у меня разламывается голова. Я больше не могу ни секунды… Должен прогуляться, подышать свежим воздухом…

Голосовали без него. Как и следовало ожидать, голоса разделились пополам.

— Остается единственное, — снова вскочила Вера Ивановна, — создать комиссию, которая могла бы взять лучшие и бесспорные пункты из проекта Георгия Валентиновича. В комиссию предлагаю Мартова…