Точка опоры
Шрифт:
Но кто же он? Как его нарекли при крещении? Спрашивать неудобно. Нельзя ставить его в трудное положение. Не говорит сам - значит, не может. Пусть и для него, Гарри Квелча, до поры до времени остается Рихтером. Лучше по-английски - Ричтером.
На лестнице слышны шаги. Легкие, быстрые. "Это он. Точен, как часы на башне Биг-Бен. Сейчас его обрадую".
И Квелч поднялся из-за стола с доброй улыбкой на лице.
– Здравствуйте, геноссе Рихтер! Мы согласны взять "Искру". Более того - эта комната будет вашей*.
_______________
* Теперь комната превращена в мемориальную. Одна
– Благодарю вас. А вы сами куда же?
– Для меня отгородили досками уголок в печатном цехе. Хотя поменьше этой комнаты, но ничего. Будет хорошо. Наш долг - содействовать революции в России. Ваша "Искра", я понимаю, обстреливает крепость, считавшуюся неприступной. Желаю вам метких выстрелов.
– Открыв папку на столе, Квелч перешел на деловой тон: - Вот бумага для вашей газеты. Годится такая?
– Формат наш.
– Владимир Ильич придирчиво пощупал лист, поднес ближе к глазам.
– Вполне пригодна. Ничем не отличается от мюнхенской.
– А вот и шрифт.
– Квелч подал оттиск.
– Помогли мои старые типографские друзья.
– Передайте им сердечную благодарность за эту очень большую услугу.
– Шрифт почти такой же, какой был у вас в Мюнхене.
– Великолепно!
Домой Владимир Ильич шел быстрее обычного. Хотелось поскорее поделиться с Надей радостью. Теперь у них остается единственное затруднение - наборщик. Ах, как недостает им Блюменфельда! Если Плеханов не пришлет... Ну что ж, они будут искать здесь, напишут друзьям в Париж... Дело нелегкое. Ведь нужен не просто русский наборщик, а социал-демократ, сверхнадежный человек.
5
Через неделю Ульяновы нашли две комнаты на Холфорд-сквер, недалеко ст станции городской железной дороги Киигз-Кросс, в старом, задымленном и обшарпанном трехэтажном* доме No 30, с камином в каждой комнате. Перед домом в маленьком скверике, обнесенном чугунной решеткой, рос высокий платан. От него падала тень на оба окна - в летнюю пору не будет жарко.
_______________
* По-английски дом двухэтажный. Нижний этаж там в счет не входит.
В магазине подержанной мебели купили для себя и для Елизаветы Васильевны, которая собиралась приехать к ним из Питера, простенькие кровати, столы, стулья и полки для книг.
Хозяйка квартиры мистрис Йо, высокая, сухощавая, с глубоко запавшими желчными глазами, прошла по комнатам, присматриваясь к мебели, и остановила глаза на окнах:
– У вас, мистрис Ричтер, нет занавесок! Это есть нехорошо.
– Не успели купить, - объяснила Надежда Константиновна.
– Без занавесок неприлично. Мне хозяин дома сделает замечание: нереспектабельные жильцы!
– Могу подтвердить, - вступил в разговор Владимир Ильич, - занавески будут.
– Я верю слову. Вы люди...
– У хозяйки вдруг осекся голос, и она, чуть не ахнув, перекинула взгляд с руки жильца на левую руку его жены: "У них нет колец! А если, не дай бог, не жена?.." Но мистрис Йо удалось сдержаться, только губы у нее слегка покривились.
– Вы
– Да, как видите. Даже куплена кровать для... для матери моей жены. Как это будет по-английски? Для тещи. Скоро приедет.
– Буду очень рада, - кивнула головой мистрис Йо с некоторым успокоением.
– Вы, надеюсь, верующие? Католики или...
– Лютеране.
– Владимир Ильич переглянулся с женой, и в его глазах мелькнула такая тонкая усмешка, какую могла заметить только Надя.
– И по воскресеньям мы любим слушать церковные проповеди.
– О-о! Это есть хорошо! У нас имеется церковь Семи сестер. Вы меня поняли? Там можно слушать отличного проповедника. Молодой. С красивым голосом. Чем-то похожий на самого Христа. Правда, там иногда можно и расстроиться...
– Расстроиться в храме?! Чем же?
– В некоторые дни, - мистрис Йо понизила голос до полушепота, будто касалась какого-то святотатства, - почему-то позволяют произносить речи этим...
– помахала перед собой рукой с растопыренными пальцами, - из тред-юнионов.
– Интересно.
– И даже социал-демократам. Кажется, так они называются... Но их ведь можно не слушать. Вы меня поняли? А проповедник, - хозяйка перед грудью сложила руки ладонями вместе, - какого я больше ни в одной церкви не видала! Единственный во всем Лондоне! Такого, вероятно, нет даже в соборе святого Павла. Там мы не бываем. А церковь Семи сестер, я вам скажу, прелесть!
Владимир Ильич записал адрес и, поблагодарив хозяйку, сказал, что они непременно отправятся туда в первое же воскресенье.
Мистрис Йо уходила от них несколько успокоенная - жильцы походят на респектабельных, - но еще раз скользнула недоуменным взглядом по их пальцам: почему же они без колец?
Когда дверь за ней закрылась и шаги затихли где-то на втором марше лестницы, Ленин, вскинув голову, расхохотался:
– Вот оно, английское мещанство, в своем неприкрытом виде! Тупое, беспросветное. А церковники не дураки, при помощи социал-демократов завлекают к себе новый круг молящихся. Какая изворотливость! Какая мимикрия!
– А те, социал-демократы! До чего дошли!
– Не удивляйся. Оппортунизм вроде инфлуэнцы с осложнениями!.. Ну, а в церковь-то как же? Пойдем?
– Интересно бы послушать...
– Оппортунистов и ренегатов полезно знать во всех проявлениях. И для знакомства с разговорным языком полезно. Обязательно пойдем.
Раздеваясь в тесной передней, Алексеев глухо похохатывал в усы.
– Что случилось, Николай Александрович?
– Владимир Ильич шагнул навстречу.
– Вижу, что-то очень забавное. Что же?
– Заступился за вас...
– Перед хозяйкой? Я так и знал, что она примется выведывать.
– У нее даже голос прерывался от боязни. А вдруг...
– Жилец приехал не с женой, а с любовницей! Какой ужас для ханжи! Мы уже объяснились с госпожой Йо, а ей все неймется.
– Я успокоил. Соврал, что гулял на вашей свадьбе, что у вас были очень дорогие кольца, которые в трудную минуту жизни пришлось заложить в ломбард. И тут же припугнул: она рискует. Если не перестанет порочить своих жильцов, то ведь ее можно привлечь к суду за диффамацию. Она ужасно перепугалась, просила меня молчать.