Точка разлома
Шрифт:
Не все выживали в ходе проводимых им операций. Не каждый из спасенных был рад возвращению в мир живых – изменения, коснувшиеся сталкеров, зачастую так и оставались необратимыми, требовалось изрядное мужество, чтобы смириться с новой формой существования рассудка, заключенного в частично перестроенном скоргами теле. Не всем удавалось пройти через тяжкое испытание – кто-то окончательно терял разум, кто-то замыкался в себе, и лишь небольшой процент спасенных испытывал чувство благодарности.
Макс обжигался. Он учился на своих ошибках. Приобретал запредельный для большинства
Те, кого он первыми вырвал из лап техноса, давно погибли. По Пятизонью расползались жуткие слухи, за Максом неустанно охотился Ковчег, но в конечном счете именно полоса неудач и черный «пиар» ужасающих домыслов позволили ему продолжить начатое.
Помогая всем без разбора, он лишь плодил моральных уродов и наживал себе смертельных врагов, постепенно превращаясь в зловещую, одиозную фигуру.
Он полностью потерял себя, окончательно замкнулся, отвечая ненавистью на ненависть, ударом на удар. Он скитался по отчужденным пространствам, ускользая от охотников за головами, егерей, наемников, уходил в такие дебри аномальных пространств, где не выжил бы ни один из сталкеров.
В редкие минуты забвения к нему приходили пронзительные сны. Он вновь и вновь видел маленькую девочку, пережившую удар первой пульсации, бредущую среди руин, умирающую от жажды, заблудившуюся в серебристой метели. Ее образ постепенно стал частью сознания, Макс мысленно разговаривал с призраком, поселившимся в его рассудке, чувствуя, что окончательно сходит с ума.
Всё изменилось внезапно.
Единственным местом, где Макса встречали без лишних вопросов, были Трущобы – торговая точка и место постоянного проживания небольшой группировки сталкеров, объединившихся вокруг Митрофана. Обломок московского небоскреба, принесенный в Пустошь пульсацией, стоял крепко, его обитатели сумели пережить экспансию техноса, уцелели среди соседства городищ, выстояли в период эволюционных войн механоидов.
– Брось, Макс, – уговаривал его Митрофан. – Все, кто в одночасье хотел изменить мир, заканчивали плохо. Эк ты замахнулся – безнадежных с того света вытаскивать. Да у них половина мозгов скоргами сожрана. Муки адовы, а тут ты со своим вмешательством!
– А что делать? Я ведь реально могу спасти многих сталкеров!
– Ну да, спасти-то можешь. И денег не берешь. А что в ответ? Пуля в спину? Так ничего другого ты и не заслуживаешь!
Макс тогда помрачнел, напрягся, но Митрофан только рукой махнул.
– Ты старика послушай. Потом еще спасибо скажешь. Вот приходят ко мне сталкеры – дай, Митрофан, снарягу и ствол. Да без проблем! А как цену назовешь – сразу: гнида, ублюдок жадный, кровосос. Разве не так обо мне говорят?
Максим криво усмехнулся.
– Созреть каждому надо, – продолжил начатую мысль торговец. – Своими мозгами пошевелить, понять, что дороже: жизнь или деньги? Матом меня обложат, уйдут, а через пару дней, глядишь, – возвращаются. Потому
– Мне твоя экономика, Митрофан, по боку, – мрачно ответил Макс. – Я ничем не торгую.
– Торгуешь. Надеждой торгуешь, мил человек. Пусть не за деньги. За идею свою, если она, конечно, есть у тебя. По большому счету – без разницы. Ты можешь помочь, но делаешь это насильно. Вот если б я так стволы продавал – пришел, так покупай или живым не выйдешь!
– Не вижу связи, – буркнул Максим.
– А ты вообще ничего не видишь. Я умею! Ну и что? Чем ты в таком случае лучше Хистера? Его мнемотехники тоже много чего умеют. А народ почему-то в Орден тянется. Там не принуждают, Макс. Хочешь – мы тебя имплантируем. Не хочешь – поживи, осмотрись. А в Ковчег попал – кто тебя спрашивать станет? Без вариантов, либо на имплантацию, либо в расход.
Тошно тогда Максу было. Но слова Митрофана запали в душу.
А отчужденные пространства действительно полнились слухами. И был один другого страшнее. Как только Макса не называли! И нежитью неприкаянной, и сталтехом недоделанным – по-всякому, пока однажды не случилось предсказанное торговцем событие.
Макс тогда в Новосибирской зоне не на шутку схлестнулся с егерями Ковчега. Трое суток его преследовали по руинам. Оторвался только на четвертый день, в гиблых местах, куда и охотники за артефактами редко забредают. Едва живой от усталости, на пятый день Макс вышел к убежищу вольных сталкеров. Внутрь спустился, уже не обращая внимания на косые взгляды и мгновенно образовавшийся вокруг вакуум. Он привык. Не ждал ничего другого, даже удивился, когда к нему подсели двое сталкеров.
Он молча ел, ожидая, что скажут.
– Макс, про тебя тут толкуют разное, – немного помявшись, завел разговор один из них. – Не знаю, что правда, что нет, но друг у нас… – Он запнулся. – В общем, ранило его. Механоид очередью достал. Н-капсулами стрелял, паскудник. Броню навылет, скорги, сам понимаешь, – в плоть. Умирает он. Проказа серебристая по всему телу пошла.
– Я при чем? Спасал уже таких. Только врагов нажил.
– Он сам просил тебя разыскать. Мы двое суток по трупам егерей шли. Думали, нагоним тебя.
– Сам просил?
– Клянусь! Он в сознании постоянно! Иногда только бредить начинает.
– Давно его ранило?
– Да с неделю, считай. Мы тут мнемотехника нашли, он говорит – безнадежно.
Максим тяжело задумался, затем отодвинул тарелку, встал.
– Ну пошли. Посмотрим. Только сразу скажу – чудес не обещаю, скоргов из организма вывести не смогу. Жить ему придется с тем, что получил.
– Да знает он. Согласен. Лишь бы в нежить не превратиться. А что до количества скоргов в организме да уродства, – это ведь как посмотреть. В каждом из нас имплантов – считай, живого места нет.