Точка росы
Шрифт:
Прощаясь, секретарь обкома сказал:
— Вылетаете, если будут вылеты, завтра утром. Начальнику аэропорта я звонил, но, как шутят у нас сейчас, легче выиграть по вещевой лотерее автомобиль, чем улететь. Если затянется отправка, звоните!
Аэровокзал с островерхой башней напоминал теремок из сказки. Плотники срубили его в лапу из лиственниц по всем законам мастерства. Но когда со всей страны началось движение на Север строителей, буровиков и геологов, маленький зал ожидания оказался тесным.
Попасть на самолет было действительно не просто.
Начальник аэровокзала в синем отглаженном костюме каждый раз встречал Викторенко одной и той же фразой:
— Нет у меня пока самолета!
— Вы же обещали, что улетим!
— Обещал. Посмотри, стол завален записками: «просим отправить», «требуем отправки». Все самолеты и вертолеты я могу пересчитать по пальцам, а должен перебросить армию! — Сравнение ему понравилось, и он еще раз повторил: — Я должен перебросить армию. Один в двух лицах: командующий и диспетчер. А от меня каждый день требуют еще вахтовые самолеты и вертолеты. Буровые бригады менять!
— Нас ждут в Березове.
— Всех где-нибудь ждут. Наберитесь терпения. Из обкома каждый день звонит секретарь, не просит, а требует вашей отправки. Предоставится возможность — улетите!
Иногда, будоража собравшихся пассажиров, в зале раздавался истошный крик:
— Из Хантов «Антошка» прилетел!
Часть рабочего люда подхватывала свои вещи и мчалась наперегонки к летному полю. Самые ловкие и проворные тут же совали летчикам деньги.
После внезапной тревоги наступало затишье.
— Погодка будь-будь, — ругался Смурый. — Уши изломаешь во время сна! — Обычно добродушное лицо его менялось, сбегались морщины, глаза тускнели.
— Выходит, мы никому не нужны! — тянул Погребной.
— Нужны — не нужны! О чем разговоры? — вставлял Завалий. — Мы нужны. Да другие, видно, нужнее.
А диспетчеры, как будто дразня, выкрикивали названия разных месторождений:
— Объявляется посадка на самолет, следующий рейсом в Сургут. Улетающие в Урай, оформляйте багаж. Продаются билеты на дополнительный рейс в Тарко-Сале. Из Уренгоя прилетел вертолет за буровой бригадой мастера Глебова!
Под вечер в зале появился высокий парень. Борода рыжая. На голове белая шляпа накомарника. Поля лихо заломлены. На шее завязана косынкой сетка от гнуса. На каждой ячейке нанизаны металлические рубли. Под звон монет незнакомец двигался зигзагами, как лодка без руля, рыская из стороны в сторону. Облюбовав наконец лавку, он решительно раскидал ногой чужие вещи. Спихнул на пол спящего и плюхнулся на скамейку. Громко пробасил прокуренным голосом:
— Будем знакомы, Егор Касаткин. Куда навострили лыжи, мужики? Если в Березово, и я с вами! — выдернул из рюкзака бутылку портвейна, зубами содрал пробку, отхлебнул глоток, протянул соседу. — За дружбу со мной выпей. Знай, с Егором Касаткиным не пропадешь. Слышал про Березово? Вот где буровики качают деньги, я тебе скажу! — Пустая бутылка вернулась к бородачу. Он крутанул ее на полу. Дождался, когда горлышко остановилось напротив сидящего парня в прожженной энцефалитке, и решительно сказал: — По жребию тебе топать в магазин. Раз-два!
Принесенный вермут тут же распили. Бородач снова крутанул бутылку, а когда она остановилась, громко скомандовал:
— Топай за вином. Раз-два!
— У меня нет денег, — робко сказал Касьян Лебедушкин и покраснел. На толстых по-детски щеках золотился еще не тронутый бритвой пушок.
— А это видел? — бородач покрутил тяжелым кулаком перед очками Касьяна.
С первой минуты появления в зале бородача Викторенко едва сдерживался, чтобы не призвать его к порядку. После угрозы Лебедушкину решительно подошел к хулигану и твердо сказал:
— Кончай бузу.
Бородач спокойно ответил:
— Имеешь слово, выйдем на улицу. Вижу, что не знаешь Егора Касаткина.
— Нет нужды знакомиться!
— Зря обижаешь буровика! — И тут бородач размахнулся, чтобы ударить, но Викторенко поймал его руку и сильно крутанул.
— Пусти, фрайер!
— Что-то ты, идол, на буровика не похож, — не отпуская руку бородача, сказал Викторенко, возле которого уже сгрудились парни из отряда.
— Иван, надо выставить горлопана на улицу, — сказал Николай Монетов. — Покупаем под дождиком. Сразу поостынет!
— Много будет чести! — Викторенко отпустил бородача. — Сам потопает.
— И потопаю. Только смотри — земля круглая, мы с тобой еще встретимся. За Егором Касаткиным долг не заржавеет.
Викторенко уже не слушал бородача. Его внимание привлек инвалид на деревянной култышке, пробиравшийся через зал. Показалось, что на него шел Антон Моргун. Голова склонена к правому плечу. Широкий лоб с залысинами распахан глубокими морщинами.
Викторенко шагнул к инвалиду и взял из его руки чемодан.
— Давайте помогу.
— Спасибо, хлопец. Вроде мы с тобой не встречались. Или знаешь меня?
— Не знаю. Я из Шебелинки.
— Ну, я далеко не раскатываю. Как кулик, все в своем болоте топчусь. Звать-то как?
— Иваном. Иван Викторенко. Принял я вас за знакомого дядьку. С войны тоже без ноги вернулся!
— Где же воевал он?
— Фронт не назову. Пехотинцем был.
— А я танкист. Т-34 до Берлина довел, — с гордостью сказал инвалид. — Степан Никифорович я. Вот и познакомились.
В динамике возник шорох, потом прорвался торопливый голос диспетчера:
— Приглашаем на посадку харьковских комсомольцев.
— Простите, Степан Никифорович, нам улетать! — попрощался Викторенко. — Счастья вам и здоровья.
Комсомольцы, теснясь, расселись на двух лавках самолета. Юркий Ан-2 пробежал по взлетной полосе и оторвался от земли. Летчик начал набирать высоту. За окнами замелькали дома, аэродромные постройки, деревья и кустарники.
— Летим! — весело хохотнул Анатолий Смурый и вскинул большой оттопыренный палец руки. Ему еще не приходилось летать, и он всматривался в землю с удивлением и страхом.