Точка росы
Шрифт:
— Ещё забавный момент. Вчера на северной окраине кто-то запустил Маховик. Ну, про это ты слышал — орут во всех новостях. Пострадавших нет, материальный ущерб — по минимуму. Покорёжена пара пустых вагонов. Странный случай вообще-то. А возле станции случайный свидетель видел машину как у Боровски. «Бизон» позапрошлого года выпуска — чёрный такой, приметный. Есть что сказать по этому поводу?
— Ты меня переоцениваешь, дружище. Я с радостью изрёк бы что-нибудь умное, чтобы тебя порадовать, но увы. Разве что осторожно предположу — вряд ли чёрный
— Слушай, Логвин, — сказал Родригес, давя окурок в массивной пепельнице, — откровенно вонючих дел за тобой вроде не водилось. И лично мне ты жить не мешал. Поэтому прими дружеский совет. Увидишь этого Боровски ещё раз — обойди за милю. Сечёшь?
— А во что он вляпался? Интересуюсь без шуток. За намёк буду благодарен.
Родригес задумчиво помолчал, но всё-таки ответил:
— В последнее время некоторые личности, известные в определённых кругах, проявляют активность, которая нам не нравится. Дядюшка Морган, Скунс, Коготь, а теперь вот ещё Боровски. Как будто волки вдруг вскочили все разом и начали рыскать по лесу, принюхиваясь к чему-то. К чему именно — мы пока не можем понять. Но что-то такое зреет.
— Погоди, — сказал Стэн. — Коготь, который держит клуб «Жёлтый глаз»? Он заодно с Боровски?
— Почему ты так думаешь?
— Ты же сам их упомянул в одном предложении.
— Я не говорил, что все они — заодно. У каждого своя стая и своя кормовая база. Но они учуяли что-то своим звериным чутьём — то ли добычу, то ли опасность. Учуяли и зашевелились. Нас это беспокоит. А ещё мне теперь охота узнать — почему ты вспомнил клуб Когтя? Вот именно сейчас?
— Я туда заходил. Смотрел, как выступает одна певица. Саманта Найт — ты, наверно, в курсе, это ведь твой район. Девчонка — просто мечта.
Родригес с готовностью покивал, подался вперёд и спросил задушевно:
— А скажи-ка мне, Логвин, не встречался ли там тебе некий Хардинг?
— Хардинг? — Стэн удивился. — А он-то тут каким боком? Да, был там такой придурок. Я его впервые увидел. Он с чего-то решил, что Саманта — его подруга, ну и воспылал ревностью. Уже намылился дать мне в ухо, но не успел, охрана вмешалась.
— И когда это было?
— Позавчера. Больше мы с ним не пересекались.
Коп азартно потёр ладони:
— Какие страсти! И опять-таки — какое забавное совпадение! Или у тебя, Логвин, открылся новый талант? Потому что дерьмо к тебе пошло косяком, как треска на нерест. Надо к тебе стажёра приставить, чтоб ходил и записывал, а остальной отдел можно распускать…
— Ничего не понял. Объяснить можешь?
— А ты расслабься, не торопись. Секунду…
Родригес взялся за телефон, набрал короткий внутренний номер:
— Джейкоб? Привет ещё раз. Как там наш дебошир, который с фингалом? Нет, не лысый, другой… Ага. Тащи его ко мне. Давай, жду…
Он опустил трубку на рычаг и улыбнулся, как сытый кот:
— Вот представь себе, Логвин. Заявляется вчера этот Хардинг в бар. В полумиле отсюда, ближе к реке. И начинает там надираться. Хотя и так уже был поддатый — с утра, видать, взял разбег. При этом костерит Когтя, его шестёрок, а заодно — какого-то ублюдка-фотографа. Это цитата из протокола, так что не обессудь. Ни фамилию, ни имя ублюдка… то есть, прости, фотографа Хардинг, к сожалению, не знает, но обещает выяснить. Кроме того, грозится отметелить скотов из клуба, которые его оскорбили. Однако в клуб почему-то так и не выдвигается, а продолжает шарашить в баре. В итоге упивается в хлам и достаёт кастет. У завсегдатаев находятся контрдоводы…
Родригес прервался на полуслове, уставившись мимо Стэна в другой конец помещения. Стэн обернулся и увидел своего давешнего соперника. Тот выглядел не ахти — уныло брёл под конвоем, взлохмаченный и помятый. Правый глаз у него заплыл, на похмельной физиономии буйно проступала щетина. На руках блестели наручники.
Протрезветь окончательно Хардинг, видимо, не успел и с трудом осознавал, где находится. Стэна он не заметил. Грузно опустился на стул, дыша перегаром и бессмысленно таращась перед собой. Родригес поинтересовался у конвоира:
— Ну, и как он сегодня?
— Квёлый с утра. Драться больше не лезет. Но браслеты я ему нацепил, а то мало ли. Вчера-то парни еле скрутили. Брауну челюсть чуть не свернул.
— Понятно. Ладно, спасибо, иди пока.
С полминуты Родригес разглядывал дебошира, барабаня пальцами по столу. Потом наконец сказал:
— Итак, мистер Хардинг. Не хотите мне рассказать о ваших жизненных затруднениях? О фотографе, например, которого вы искали?
Хардинг никак не отреагировал. Родригес, привстав, аккуратно помахал пятернёй перед его лицом:
— Ау, мистер, вернитесь к людям. Я вам задал вопрос. И у меня нет времени ждать ответа до вечерней луны.
При этих словах задержанный вздрогнул, будто что-то ему вдруг вспомнилось. Он повернул голову, упёрся взглядом в Родригеса и проговорил:
— Да, точно… С луны спустилась, пришла ко мне… Теперь моя…
— Так…
Родригес отодвинулся с некоторой опаской. Стэн сказал ему:
— Я, кажется, понимаю, о чём он. Вспомни, эмблема клуба — луна с женским силуэтом. А этот любитель бить морды встречным зациклился на Саманте. У него мозги сейчас проспиртованы — вот всё и слиплось в одну картину…
— Саманта… — повторил Хардинг, переводя взгляд на Стэна. — А ты там на неё пялился… Теперь понимаю, луна мне шепчет… Ну нет, приятель, так просто ты уже не отделаешься…
Стэну почудился то ли электрический треск, то ли шорох атмосферных помех, как в радиоэфире. Такой же звук от слышал вчера на станции — перед тем, как проявилась тренога. И подобное совпадение ему совсем не понравилось.
Родригес между тем медленно, стараясь не делать резких движений, потянулся к телефонному аппарату. Хардинг, как загипнотизированный, следил за его рукой. Секунды растягивались, будто в замедленной киносъёмке.