Точка
Шрифт:
А старичок «Моллер» пусть полежит в сторонке.
Искин напрягся, и объемная схема ясно выстроилась у него в голове. Ключица, клювовидно-ключичная связка…
Ноготь указательного пальца заострился, вспенился серым на кромке.
Закрыв глаза, он осторожно прижал его над грудью девчонки. Схема укрупнилась, поймала в фокус ключичный участок, нацелилась на проникший внутрь верткий, гибкий волосок.
Мягко, потихоньку…
Юниты надстраивали цепочку, используя останки колонизаторов, и неумолимо двигались к отростку. В один момент усик заскользил было
Не отвлекаемся!
Стыковка прошла гладко, и часть юнитов, прилипая, тут же поползла выше. Отросток не отреагировал на соединение, и слабые электрические команды не заставили его ожить. Собственно, не очень-то и хотелось. Вернее, хотелось, но если не достучаться…
Искин, посчитав, что проглоченные юниты уже разобраны, мысленно сформировал запрос о версии и спецификации, кодировал его в нескольких разных форматах и послал по цепочке как тест сбойного участка.
Ответ пришел неожиданно оперативно.
Среди мусора случайных символов и массивов чисел и текста перед веками всплыла короткая строка: «SuA/f.06.153.m.KF». Первые три буквы означали: Sabotage und Alarm. Маленькую «f» следовало читать как «frau». Далее шел тип унификации и версия юнитов, наличие вложенных модификаторов и место производства.
KF. Kiele-Fabrik.
Иногда в названии прибавляли «m». Человеческая. Меншлихе.
Ни жарко, ни холодно. Но Искин все же усмехнулся, и память на мгновение услужливо вернула его в облицованное розовыми кафельными плитками помещение, уложила в койку с громоздкими ящиками аппаратуры в изголовье, пристегнула и наполнила свод черепа вибрацией, идущей от штамповочных автоматов за стенкой.
Тох-тох-тох-тох. Пауза. И снова — тох-тох-тох-тох.
Тьфу! Пришло не спросясь. Искин мотнул головой и сосредоточился. Раз у нас некая квази-мертвечина, мы ее, конечно, сковырнем. Пожертвуем несколькими десятками нейронов и будем надеяться, что они восстановятся. А куда деваться?
Плохо, что импульс сильный не дать. Было бы оборудование…
Впрочем, подумал Искин, вряд ли здесь решились бы на такую операцию. Скорее всего, от греха подальше отвезли девочку в какой-нибудь закрытый институт. Даже не потому, что операция сложная. Не сложная при хорошем навыке. Но с этими программируемыми юнитами все теперь дуют на воду. Как бы чего…
Памятна Сальская область, когда все ее население в тридцать восемь тысяч человек вдруг единодушно решило присоединиться к Фольдланду.
А тот с распростертыми объятиями принял. Волеизъявление народа, господа! Фольдланд никогда не выступал против народа! И мы никому не советуем делать это. Сальская область издавна известна своими родственными и деловыми связями с округом Оберпфальц земли Баренц, поэтому, руководствуясь государственными, гуманитарными и, в первую очередь, демократическими принципами, федеральный канцлер не может отказать и всемерно приветствует этот чистосердечный порыв…
Жертв было всего четыре. Три оставшихся безымянными пограничника, неожиданно прибывшие на пропускной пункт по
Кстати…
Искин, уже готовившийся дать импульс, задумался. Может, все же ничего не трогать? Сколько лет прошло? Шесть. Юниты, получается, редкий хлам. На нем, помнится, вразнобой испытывали сто десятые и сто двадцатые версии. А тут — сто пятьдесят третья. В Киле должны были добраться до сто пятидесятой версии где-то за год. Кинбауэр тогда взял жуткий темп. Значит, что мы имеем? Правильно, какое-то старое, издыхающее дерьмо, наверняка накопившее в массивах мусора и некорректных срабатываний.
Интересно, где девчонка их подхватила? Не триппер все-таки.
И тогда, похоже, он не соврал Балю насчет того, что юниты через определенный промежуток времени могут запустить программу повторного развития.
Девиз Кинбауэра был: «Автономизация и многократное дублирование».
Это уже после его непонятной смерти (утонул в ванной), возобладал принцип специализации и исходной массы.
Что ж… Поехали!
Искин скрипнул зубами, ощущая, как проникает в кости предплечья холод разряжающегося импульса.
Ух. Электрическая волна ушла по выстроенному мостику. Пальцы отнялись. Ноль, один, два… Девчонка неожиданно вздрогнула и открыла глаза. С одной стороны, это было хорошо. Это означало, что юниты в продолговатом мозге утратили регуляторные функции. Плохо было другое.
Дьявол!
Секунду они смотрели друг на друга. Только не кричи, мысленно взмолился Искин.
— Я — друг, — сказал он.
Девчонка кивнула и в следующий момент двинула ему коленом в диафрагму. Удар получился сильный и точный. Искин потерял дыхание и, потянув за собой биопак, грохнулся на пол. Плямкнули вакуумные присоски. Сквозь облако черных и зеленых мушек Искин разглядел, что пациентка шустро скатилась с кровати в противоположную сторону, определив ее естественным барьером.
Какая м… молодец.
— Вы кто?
Голова ее показалась над взбитым одеялом. Искин посипел и кое-как смог ответить:
— До… доктор.
— Друг Бальтазара?
— Кого?
— Бальтазара.
Искин зашевелился, напоминая самому себе перевернутого жука, и сел. По конечностям растекалась ватная слабость.
— Его зовут Генрих-Отто Баль.
— Но Баль — это же уменьшительное от Бальтазара?
Глаза у девчонки были карие и бесхитростные, большие, наивные, с желтоватым ободком по краю радужки.
— Нет, Баль — это Баль.
— Он меня обманул?
В этом вопросе было столько искреннего удивления, что Искин заподозрил, что девчонка жила то ли в интернате, то ли в месте, напрочь отрезанном от окружающего мира.
— А вы ему сказали ваше настоящее имя?
Девчонка кивнула и потащила к себе одеяло.
— А про обстоятельства, вынудившие вас… ну, в общем…
Искин, вздохнув, умолк.
— Лем! Лем, ты все? — поскребся в дверь Баль.
— Почти, — сказал Искин, оставаясь сидеть.