Точка
Шрифт:
— Клиент? — спросил он.
— Да, побриться, — кивнул Искин, снимая плащ.
— Двадцать грошей. С туалетной водой и компрессом — двадцать пять.
Парикмахер сдернул простынку с кресла, приглашая Искина сесть. Руки у него были крупные, мощные. Брюхо выпирало из-под жилетки.
— Мне с компрессом, но желательно уложиться в полчаса.
— Уложимся, — кивнул мастер. — Хельга!
Невзрачная девушка выглянула в незаметную дверь в глубине салона.
— Да, господин Тикке?
— Горячую
— Хорошо, господин Тикке.
Девушка исчезла.
— Вы садитесь, садитесь, — сказал парикмахер.
Искин сел. Кресло стояло у окна, при желании можно было не только смотреть в зеркало на стене, но и косить одним глазом на улицу. Под окном в свете фонарей проходили прохожие, а в мясную лавку, что находилась чуть дальше, сгружали с грузовика коровьи туши. Желтели жир и кости, краснело мясо.
Над зеркалом были наклеены фотографии из журналов. На всех были запечатлены актрисы.
— Знаете хоть одну? — спросил мастер.
— Нет, простите, — сказал Искин.
— Это печально. Лиана Хайд, Нора Грегори, Тилла Дюрье, — парикмахер по каждой фотографии щелкнул пальцем. — Вы не смотрите наши фильмы?
— Я далек от мира кино.
— Хм.
Мастер закрепил простынку у Искина за спиной.
— А фильмы Фольдланда вы смотрите? Маргрет Шен, Марику Рекк? Аннелизу Торди, наконец?
Искин пожал плечами.
— Извините, я не любитель.
— Зря, — сказал парикмахер, — с нашим миром нас могут примирить только красивые женщины. Или вы не согласны?
— Вот с этим согласен, — сказал Искин.
Они посмотрели друг на друга через зеркало.
— Я так понимаю, что вы спешите на свидание, — сказал мастер. — Разрешите? — Он потрогал, помял Искину кожу на лице. — Неделю не брились?
— Восемь дней.
— И бритва у вас была безопасная.
— Именно.
Отражение мастера в зеркале сморщилось.
— Уж простите меня, но к безопасным бритвам у меня сформировалось стойкое неприятие. Бреют черт-те как. Что «шик», что «блайе», что хваленый американский «жиллет». А теперь голландцы, представьте, еще и электрические бритвы решили выпускать!
— Господин Тикке…
Девушка принесла и поставила на стул таз парящей воды, подала парикмахеру полотенце.
— Ты пока свободна, Хельга, — сказал тот.
— Да, господин Тикке.
Девушка ушла, мазнув по Искину равнодушным взглядом.
— Племянница, — пояснил мастер, смачивая полотенце в тазу. — Так вот, всем этим недобритвам я предпочитаю золингеновский инструмент. И мой «бисмарк» еще никогда меня не подводил. Раньше был «анхольв», но у него, увы, раскололась ручка. Так, сейчас будет горячо.
Он сложил полотенце вдвое, а затем прижал его к нижней половине лица
— О, — сказал Искин, чувствуя, как жар забирается под кожу.
— Потерпите с минуту, — сказал парикмахер, взбивая пену помазком в керамическом стаканчике.
— Наоборот, хорошо.
— Значит, вы знаете в этом толк. Придержите пальцами, а то спадет.
Искин прижал ладони к горячей ткани.
— Так?
— Замечательно.
Мастер включил светильник над зеркалом, и свет ударил Искина по глазам. Он зажмурился.
— Пальцы можете убрать, — господин Тикке, помедлив, выдернул полотенце.
— Слишком ярко, — сказал Искин.
— Что есть, то есть.
Парикмахер развернул кресло. Ноги Искина стали смотреть в проход, а сам он едва не прилег с подголовником на столик перед зеркалом.
— Простите мне вольное обращение с вашим телом, — сказал мастер, работая помазком. — Я предпочитаю брить, как мне удобно. Так я могу гарантировать результат.
Пена покрывала щеки и подбородок Искина.
— Я не в претензии, — сказал он, едва не лизнув выросший на верхней губе пенный ком.
— Ну, некоторым не нравится.
Помазок перестал щекотать кожу, и Искин, не увидев фигуры парикмахера перед собой, скосил глаза. Все было предсказуемо — господин Тикке правил бритву. Полоска золингеновской стали нежно скользила по кожаному ремню.
— Лежите-лежите, — сказал мастер.
— Лежу.
— Не боитесь?
— Чего?
— Многие стали считать такое бритье опасным. А горло всегда было самым уязвимым, самым беззащитным местом.
— Ну, вы же мастер.
— Это да.
Парикмахер встал над Искиным, повернул его лицо в сторону от слепящего света и несколько раз провел бритвой. Касания, честно говоря, почти не чувствовались. Но на всякий случай Искин выстроил цепочку юнитов под челюстью.
— Лежите.
Мастер пропал. Снова раздался мягкий шелест бритвы по ремню. Новый поворот головы. Новые касания. Господин Тикке придержал Искина за нос. Внимательные глаза осмотрели результаты работы. На полотенце, перекинутом у парикмахера через плечо, подсыхала пена. Редкими всходами чернели на пене волоски.
— Запрокиньте голову, — попросил мастер.
Искин попытался уловить проходы заточенного металла по коже, но с некоторым изумлением обнаружил, что пальцы господина Тикке он чувствует куда лучше, чем путешествие «бисмарка» по изгибу шеи.
— Замечательно!
Парикмахер приподнял кресло и в очередной раз отошел к ремню. По оконному стеклу побежали красные блики. Искин чуть повернул голову и разглядел протекающие мимо в свете горящих факелов кепки, шляпы, непокрытые головы.
— Что это? — спросил он.