Todo negro (сборник)
Шрифт:
— А ты на марочный коньяк рассчитывал? Спирта на флоте пока хватает.
Петр протянул Платонову открытую пачку «Арктики». Закурили.
— Да не. Я это с одобрением. Повторим?
Платонов выпил и подхватил гитару.
Боже, помилуй полярников с их бесконечным днём,
С их портретами партии, которые греют их дом,
С их оранжевой краской и планом на год вперед,
С их билетами в рай на корабль, уходящий под лёд…
Когда Лев отложил гитару, раздражение капитана почти исчезло. Что-что, а песнями Платонов умел попасть
— Это твоя? Из нового?
— Ну… может, и моя…
Зазвонил внутренний телефон. Капитан коротко ответил, извинился и поспешил на мостик.
За двадцать лет на военном флоте Красов привык различать понятия «офицер» и «военный». И если первое слово предполагало уважение, то второе было для него синонимом дебила. Последнее время офицеров капитан встречал редко, а вот военных — каждый день. Сообщение от диспетчера в очередной раз убедило Красова, что базой руководят именно «военные».
«Вольга» менял курс и направлялся в сторону Новой Земли: закрывать район на учениях. В связи с поломкой задействованного для этих целей «Беломорца»… Наличие на борту штатского, теми же военными пристроенного на ледокол, никого не волновало.
Ну, приказ есть приказ. Боже, помилуй полярников!
***
Задача «закрывать район» для Фёдора Бахтина чем-то новым не являлась — да это и звучит куда круче, чем есть на самом деле. Экипаж «Вольги» не носил погонов, как и сам ледокол — оружия, так что в таких случаях от полигона всегда стоял очень далеко. Работа предельно простая: всех, кого заметишь в море — оповещать по рации, что сюда нельзя. Если что-то пойдёт не так — тогда уж оповещать военных. Скукотища, но если не вдаваться в детали, то прозвучать может очень круто: ух, охраняем полигон! Секретные испытания!
Так что наличие на борту Лёвы действительно проблемой не было. А небольшое околовоенное приключение могло сгладить его естественное недовольство: всё-таки за поездку на корг заплатил, причём наверняка заплатил порядочно.
Бахтин на службе, ясно дело, был трезв — потому и язык особо не развязывался. Зато Лёва что пьяным, что трезвым говорил постоянно — как песня льётся, и в основном говорил о том же, о чём пел. Про всякое духовное, мифическое, этническое-экзотическое. То про индийских богов, то про самураев, то про монахов и схоластиков, а как потом оказалось — ещё и кельтами всякими увлекался.
— Образ банши сильно искажён массовой культурой. — начал он очередную речь, оперевшись на борт и глядя в морскую даль. — Само английское слово «банши» от bean s'idhe, «бэн ши», то есть это просто «женщина из Сида» в прямом переводе. Из другого мира. Ну, как фэйри, то есть феи. «Прекрасный народ». Проблема с ирландским фольклором в том, что там всё неоднозначно. В каждой деревне сидело по друиду, каждый на свой лад рассказывал. Непонятно: то ли банши правда страшно кричат, то ли просто плачут. Так что если шёл какой-нибудь ирландец по дороге и видел вдруг плачущую
— Так я не понял, они смерть накликивают?
— То ли накликивают, то ли просто предвещают, это тоже не поймёшь.
— У американцев палубный истребитель был такой: McDonnell F2H Banshee.
— Хороший образ для самолёта на флоте. Сид ведь во многом море. Сказочные острова где-то в океане. И вообще, дескать, где море — там и Сид. Да, в этом тоже без поллитры не разберёшься, вот ирландцы испокон веков и бухают. Покуда пьёт ирландский народ, Ирландия будет жива!
— Это по-нашему. Вот у нас народ…
— Ой, только не начинай опять про политику.
— А про что тогда? Про фей?
— С феями тоже не так просто. Это ж не феечки из сказок, и тем более не из борделей. Они людей похищают: приходит из Сида подменыш, ну а настоящего человека — туда, в потусторонний мир. Мужчин в основном. Иногда женщин.
— Как пираты, только наоборот. Кстати, я вот чего спросить хотел давно. А как ты…
Договорить Бахтин не успел.
Почему в грозу сначала вспышка, а потом гром — ясно любому, кто в школе уроки физики не прогуливал. Скорость-то у света и звука разная. Однако всё случилось наоборот: сначала был как раз звук.
Хотя как сказать — звук… Это был и не взрыв, и не сирена, и не вой двигателя — нечто среднее и самое громкое, что Бахтину в жизни довелось слышать. Словно ножом по барабанным перепонкам. Корабль содрогнулся, дал крен — будто невероятной силы волна ударила в борт. Бахтин едва устоял, а Платонов упал на колено: ещё повезло, что за перила схватиться успел.
Оглушительный звук ещё тянулся, когда со стороны Новой Земли что-то полыхнуло. Не вспышка: нечто пролетело по небу, однако рассмотреть Бахтин ничего не смог — зажмурился от боли в ушах.
— Ёб твою… что это было?
— Ты меня, Федя, спрашиваешь?!
Действительно: как будто Лёва мог что-то о случившемся знать. Да уж, вот и испытания! Оружие Судного дня, не иначе — видать, не настолько всё дурно в стране, если подобное испытывают…
— Банши, говоришь… баб плачущих боялись… вот тебе банши. Сука, чуть не обосрался… Ты в порядке?
— Вроде. В ушах звенит.
— Это не беда.
Всё стихло. Море осталось совершенно спокойным, да и над его гладью — штиль. Словно не случилось ничего, показалось. Только вот оно не показалось.
— Фёдор! Фёдооор! На мостик, живо!..
Что-то всё-таки произошло, и это касалось «Вольги».
***
Людей на палубе испугал звук, а на мостике пугала уже тишина. Тишина, стоявшая в эфире.
Никто не вызывал, никто не отзывался. Будто никого, кроме «Вольги», в Баренцевом море не осталось.
— Да в порядке оборудование, говорю! Никаких повреждений, явно нормально функционирует. Сто раз всё проверил, чего мог. Действительно никого не слышно. И нас — никому.