Todo negro (сборник)

Миллер Андрей

— Случилось что-то… — Красов констатировал очевидное. — Не по плану у вояк испытание пошло, раз нас зацепило.

— И что вообще может радиосвязь повсюду вырубить, если аппаратура в порядке? Земля молчит, военные молчат, корабли тоже.

— А я знаю? Бомба какая-нибудь хитрая, электромагнитная там, мало ли чего ещё… При Советах разработали, а теперь всё через жопу сделали, как обычно. Не ко мне вопрос! Ты давай, пытайся до кого достучаться: инструкции проси. «Вольга», никак, в зону поражения попал. А значит, самим дёргаться — себе дороже. Тут приказы нужны… от ответственных лиц.

— Да и с закрытия района нас никто не снимал. — добавил Бахтин.

— И это верно. Следующая задача, значится, экипаж проверить и успокоить, если надо. Федя, вот ты как раз за…

Радиосвязь ожила так же внезапно, как отключилась ранее. Только помехи в эфире звучали странновато — но чему удивляться на общем фоне происходящего? Раз какая-то военная дрянь всю связь вырубила, то и поганить её может необычным образом.

Словно листья шелестят. Или волны. Или разом: и листва, и вода…

— «Вольга», вы слышите? «Вольгааа»…

— Это что за… — протянул было Красов, но тут же осёкся. — «Вольга» слышит! Приём!

Все на мостике поняли замешательство капитана. Голос с той стороны был женским — уже подозрительно. Но сильнее напрягло то, как именно он звучал. Словно тут никакая не радиостанция — даже не телефон… Мягкий, журчащий, но на удивление чёткий звук.

— «Вольгааа»… вы должны послушать меня, это очень важно… Послушайте меня…

— Приём, приём! Кто на связи? Земля?

— Прислушайтесь, «Вольгааа»…

Так радисты, конечно, не говорят. Бахтину показалось, будто голос ему знаком: то ли на актрису какую-то похож, то ли певицу — а может… нет, это едва ли.

— «Вольга» на связи! Кто говорит?

— Североморск. База. «Вэчэ» номер…

Голос на той стороне изменился. Говорила по-прежнему женщина, но уже без всякой напевности: резко, сухо и как-то даже автоматически, словно в старом кино про роботов.

— «Вольга», наблюдаемое происшествие не представляет угрозы для экипажа. Приказ командования: сниматься с якоря и следовать в Североморск. Необходимо изолировать гражданского пассажира. Как поняли. Приём.

— Вас не понял. «Изолировать»?

— Следовать в Североморск. Изолировать пассажира. Как поняли. Приём.

— Кэп, в смысле «изолировать»-то? Лёву?

— Он тут при чём?

— Цыц! Прошу уточнить…

— Следовать. Североморск. Изолировать. Как поняли. Приём.

Поняли «землю», конечно же, плохо — но при этом вполне чётко. Капитан говорил, что нужен приказ: справедливо. Тут и старпомом быть ни к чему, любой матрос согласится.

— Кэп… отойдём, а? На два слова.

Красов не возражал. Вышли на палубу. Обсуждать странный голос и странную речь не стали: был вопрос поострее.

— Это что получается? Лёва… типа шпион? Или как?

— Получается, что вояки в Североморске именно так думают.

— Может, нам в Северодвинск лучше вернуться?

— Ты приказ не слышал? Приказ — он и есть приказ.

— На нас, Иваныч, погонов-то нету. Под трибунал не отдадут.

Капитан не то чтобы «вскипел», но можно сказать — слегка забулькал.

— Мне приказ, Федя, не для того нужен! Не из-за вояк, а чтобы судно и экипаж сберечь. Как оно капитану и полагается. Так что будь добр, сходи за другом своим. Сделаем так, как положено. А кому положено — потом со всем разберутся.

***

Лёва не доставил проблем. О том, что ледокол не идёт ни на Личутинский корг, ни обратно в Северодвинск, Красов с Бахтиным музыканту не сказали — но он будто сам догадался. По поводу изоляции — ни слова против. Лёва оставался абсолютно спокойным, даже улыбался, словно такого развития событий ожидал и всё шло по плану. Как в той песне…

Зато уже через несколько часов пути обеспокоило всех иное.

Сначала сумерки полярного дня сгустились куда сильнее нормального. Бахтин даже не мог произнести подобную чушь вслух, но чёрт возьми — отрицать факты глупо. Посреди полярного дня стремительно наступала ночь. А кроме того…

— Не нравится мне этот лед, Иваныч.

Когда море леденеет посреди лета — это никому не понравится. Когда по всем приборам и ощущениям температура за бортом плюсовая, а толща льда говорит о лютом холоде — тем более. Но Красов прекрасно понял, что именно Бахтин имел в виду.

— Мне тоже. Но пока работаем.

Ледокол не столько колет лед, сколько продавливает: заползает на льдину носом и ломает собственным весом. А по весу патрульные ледоколы проекта 97П — ни разу не «Ленин». Дизелю до атомохода далеко.

Лёд становился все толще. Когда свет только начинал меркнуть, море затянулось тоненькой, как бумага, корочкой. Прошло двенадцать часов, и вода уже покрылась торосистым льдом. Если льды будут крепнуть так стремительно, скоро «Вольгу» просто раздавит.

Земля молчала. Полная тишина в эфире. Словно во всем море кроме «Вольги» не было ни души.

В ходовой рубке повис вопрос, который пока никто не решался озвучить: «А не изменить ли курс, ведь Северодвинск пока ещё ближе?».

Капитан сам не был уверен в приказе. Похожее чувство растерянности и неопределенности он испытывал, когда красные флаги заменили трехцветными. Или когда офицеры на полном серьезе обсуждали: воевать ли на стороне ГКЧП, если полыхнет. Или когда впервые в жизни вернулся домой без получки в положенный день. Но тогда Красов был бессилен что-то изменить. А сейчас…

***

Шёпот — предвестник паники.

Экипаж делал своё дело, и делал по обыкновению хорошо... пока что. Но Красов словно слышал приглушенные голоса. Из каждого кубрика, из каждой каюты, из машинного отделения, курилок...

«Это всё военные. Климатическое оружие…»

«Психотропные боевые вещества…»

«Это как в эксперименте «Филадельфия»…»

«Это всё музыкант. Его американцы завербовали, и он активировал…»