Тогда и теперь

Моэм Сомерсет Уильям

Теперь Макиавелли ждал самого худшего. Раз Эль Валентино готов простить оскорбления, нанесенные ему мятежниками, а те — забыть страх перед герцогом, заставивший их взяться за оружие, значит, они договорились напасть на третью сторону. А этой третьей стороной могла быть либо Флоренция, либо Венеция. Но Венеция была сильна, а Флоренция — слаба. Порукой ей служила только мощь Франции, чье покровительство она покупала за золото, а казна Республики опустела. Что предпримет Франция, если Чезаре Борджа вместе с капитанами вторгнутся на территорию Флорентийского государства и захватят его беззащитные города?

Макиавелли не доверял французам. Опыт подсказывал ему, что настоящим они

обеспокоены куда больше, чем будущим. Когда к ним обращались с какой-либо просьбой, они прежде всего прикидывали собственную выгоду, а верность союзникам хранили, пока это не противоречило их интересам. Юбилей папы принес в казну Ватикана много золота. Кроме того, самовластно захватывая собственность почивших кардиналов, папа обеспечивал себе постоянный источник дополнительных доходов. А смертность среди этих служителей церкви была очень высока. Злые языки говорили, что его святейшество находил возможным оказывать посильную помощь нерасторопному провидению. Таким образом, у папы хватило бы денег смирить гнев короля Людовика, если бы тот узнал, что Эль Валентино нарушил данное ему слово. Герцог имел в своем распоряжении сильную, хорошо обученную армию, и король вряд ли пошел бы войной на того, кто, в конце концов, считался его вассалом и другом. Макиавелли все больше склонялся к мысли, что хитрый Людовик предпочтет получить золото папы, так как Чезаре Борджа и его капитаны еще долго не смогут угрожать интересам Франции. Все шло к тому, что Флоренция, которую Макиавелли любил всем сердцем, обречена не гибель.

16

Добросовестный, преданный слуга Республики, Макиавелли каждый день писал подробные отчеты и отсылал их во Флоренцию. В доме Серафины, когда открыто, когда тайно, принимал курьеров и агентов. Во дворце, на ярмарке, в домах горожан собирал новости, сплетни, слухи, чтобы постоянно быть в курсе событий. Но не забывал и о соблазнительной Аурелии. Правда, для его замысла требовались деньги, а их, как всегда, не хватало. Жалованье он получал мизерное. И большую часть полученных при отъезде из Флоренции денег он уже потратил. Он привык ни в чем себе не отказывать. К тому же ему приходилось платить курьерам, отвозившим письма, да и многие придворные желали получить вознаграждение за предоставленные сведения. К счастью, в Имоле жили флорентийские купцы, которые могли одолжить ему значительные суммы. Но вот однажды у его дверей появился Джакомо Фаринелли, обычно приходивший к нему темной ночью. На этот раз он пришел днем, ни от кого не таясь, и сразу объяснил причину своего столь неожиданного визита.

— Ваш друг, высоко отзывающийся о ваших способностях, уполномочил меня просить вас принять этот скромный дар.

Он достал туго набитый мешочек и положил его на стол. Раздался звон монет.

— Что это? — холодно спросил Макиавелли.

— Пятьдесят дукатов, — улыбнулся Фаринелли. Огромная сумма. Теперь как никогда она пригодилась бы Макиавелли.

— С какой стати герцог пожелал подарить мне пятьдесят дукатов?

— У меня нет оснований полагать, что герцог имеет к этому отношение. Меня попросили принести вам деньги от доброжелателя, пожелавшего остаться неизвестным. Уверяю вас, никто, кроме него и меня, не узнает об этом подарке.

— Похоже, вы и этот доброжелатель принимаете меня за совершенного дурака. Возьмите деньги и отнесите тому, кто дал их вам. И передайте ему, что посол Республики взяток не берет.

— Но это не взятка, а всего лишь искренний дар друга, высоко ценящего ваш литературный талант.

— Я не понимаю, каким образом этот щедрый друг мог оценить мои литературные способности.

— Ему представилась возможность прочесть ваши

донесения Синьории, посланные вами из Франции. Его восхитили глубина ваших рассуждений, присущий вам здравый смысл, чувство такта и особенно превосходный язык ваших писем.

— У человека, о котором вы говорите, нет доступа к архиву канцелярии.

— Возможно. Но ведь кто-то из чиновников мог заинтересоваться вашими донесениями и сделать с них копии, которые затем случайно попали к вашему доброжелателю. Вам лучше других известно, какие гроши платит Республика своим служащим.

Макиавелли нахмурился. Он спрашивал себя, кто из чиновников продал письма герцогу. Действительно, им платили очень мало, и, несомненно, некоторые из них являлись сторонниками Медичи. Но ведь Фаринелли мог выдумать историю с письмами.

— Герцог меньше всего хотел, чтобы вы поступали против совести или во вред Флоренции, — продолжал Фаринелли. — Он думает о взаимной выгоде, как своей, так и Республики. Синьория высоко ценит ваше мнение. Представьте дело в таком свете, чтобы каждый здравомыслящий человек понял необходимость заключения соглашения. Больше от вас ничего не требуется.

— Достаточно, — прервал его Макиавелли, саркастически улыбаясь. — Пусть герцог не тратит денег зря. В своих рекомендациях Синьории я буду исходить только из интересов Республики.

Фаринелли встал и спрятал мешок с золотом в карман.

— А вот посол герцога Феррарского не побрезговал принять подарок от его светлости, когда встал вопрос о посылке войск в Имолу. Да и господин де Шамо ускорил отправку кавалеристов из Милана только тогда, когда приказ короля был подкреплен золотом его светлости.

— Мне это хорошо известно.

Оставшись один, Макиавелли громко рассмеялся. Разумеется, он не собирался брать эти дукаты, хотя они чертовски пригодились бы ему. И тут у него возникла прекрасная идея, и он вновь рассмеялся. Можно ведь занять деньги у Бартоломео, толстяк с радостью окажет ему услугу. Славная шутка — соблазнить жену с помощью денег мужа. Что может быть приятнее! Ему будет что рассказать по возвращении во Флоренцию. Он уже представлял, как хохочут его друзья, собравшиеся вечерком в таверне. «Ах, Никколо, Никколо! Никто не рассказывает истории лучше, чем он. Какой юмор, какие остроты! Слушая его, кажется, что сидишь в театре».

Два дня спустя он столкнулся во дворце с Бартоломео.

— Почему бы вам не зайти ко мне сегодня? — предложил Макиавелли. — Мы бы устроили вечер музыки. Бартоломео с радостью согласился.

— Правда, комната маленькая и холодная, — добавил Макиавелли, — а сводчатый потолок плохо отражает звук. Но я думаю, снаружи нас согреет жаровня, а изнутри — вино.

Макиавелли еще не закончил обедать, когда слуга Бартоломео принес ему письмо. Толстяк писал, что хозяйки дома не хотят лишать себя удовольствия послушать концерт, да и их гостиная уютнее маленькой холодной комнаты Серафины. Там есть камин, который согреет их куда лучше жаровни. И если Макиавелли и Пьеро окажут им честь и придут к ужину, они будут счастливы. Передав слуге, что они обязательно придут, Макиавелли довольно улыбнулся. «Как все просто», — сказал он себе.

Макиавелли побрился, уложил волосы и надел свой лучший костюм — длинную черную блузу из дамаста и плотно облегающий бархатный жакет с пышными рукавами. Пьеро тоже приоделся. На нем была голубая блуза, перехваченная в талии лиловым поясом, темно-синий жакет и такого же цвета чулки. Оглядев юношу, Макиавелли одобрительно кивнул.

— Ты, несомненно, произведешь впечатление на маленькую служанку. Как, ты сказал, ее зовут? Нина?

— Почему вы так хотите, чтобы я попал к ней в постель? — улыбаясь, спросил Пьеро.