Тогда придите, и рассудим (Капитан Ульдемир - 2)
Шрифт:
Они выпили еще по одной, утерлись, чуть занюхали актерским соленым огурчиком.
– А может, им тоже терять нечего? – не унимался Форама.
– Им? Много ты знаешь!
– Я не совсем о том. Живут они, конечно, лучше нас (Горга ухмыльнулся). Но терять… Вот если бы они и на самом деле правили…
– Привет! А кто же, по-твоему, нами командует?
– Да вот ведь не зря говорят…
– Знаете, – сказал актер. – Если вы не хотите разбить компанию, найдите, пожалуйста, другую тему для разговора.
– Ладно, – согласился Форама. – Сказочку можно рассказать?
– Давай, – позволил Горга. – Пусть будет сказочка.
– Вот слушайте…
Тут и пошел разговор, ради которого все было затеяно. Тогда-то и стала собираться постепенно – толпа не толпа, но народу, в общем, вполне достаточно для того, чтобы уроненное слово не упало в пыль, но чтобы его тут же подхватили и, перекатывая из ладони в ладонь, словно раскаленный уголек, передавали друг другу, часто даже не понимая до конца, но главное – внутренний смысл – угадывая и им проникаясь.
– …Вот отчего наш институт взорвался.
– Высокая драма! – пробормотал актер. – Лучшее в жизни это – высокая драма.
– Совершенно справедливо, – сказал экс-администратор. – Какой-то институт действительно взорвался. Я слышал, об этом сегодня говорили. Хотя официально и не сообщалось.
– Всех бы вас взять, собрать в одно место и взорвать, – сказал Горга и сжал кулаки, словно сминая в комок всех, кого следовало взорвать. – Все придумывали да придумывали, вот – допридумывались. Ну ладно, взорвалась ваша команда, пусть так. А нам-то что? Ты уцелел. За это непременно надо выпить.
– А то нам, – сказал Форама, принимая стакан и бережно держа его на весу, – что это только начало было. Но вскорости начнет рваться и всякое другое. Постепенно, но неотвратимо.
– Это бывает, – неизвестно к чему сказал былой чемпион. – Бывает, да.
– Вот я помню, однажды… – заговорил актер, забыл, что хотел сказать, и не закончил. Но его никто и не слушал.
– Да пусть хоть все ваши институты повзрываются, – сказал Горга, – людям на все это наплевать, нация и не заметит даже. Что мы, без вас не проживем?
– Не только институты, – сказал Форама.
– Ну еще что-нибудь, все равно.
– Вот хотя бы ваши…
– За нас ты не бойся, – перебил его Горга. – У нас не взорвутся. Наши вещие не зря пайку едят.
– Тут твои вещие ничего не смогут. Тут – природа, понял? Природа! Ну, как вода замерзает, когда морозы настают, и никакие вещие этому помешать не смогут, пусть хоть ночей не спят.
– Ну ладно, – сказал Горга, впрочем, не убежденный. – Что же еще там станет взрываться?
Форама медленно поднял глаза к небу.
– Это? Брось. Они еще только приготовятся пикировать, как мы их – в лапшу. Это я авторитетно говорю. И воспоминания от них не останется.
– От нас не останется. Потому что взрыв будет совсем другой. Все живое сметет. Остальное сгорит. Камень, правда, останется.
– Врешь, – на всякий случай сказал Горга. – Пугаешь. Такого быть не может. Ты поди поищи неграмотных. Нас все же кой-чему учили. Есть законы природы. Понял? Природа помимо закона не может.
– Законы, как думаешь, могут меняться? Как у людей, например, меняются.
– То у людей.
– В чем разница?
– Люди живые.
– А природа? Да ты подумай спокойно: зачем мне пугать? Что я – на твои пью, попрошайничаю? За стаканчик вру? Нет вроде. Думаешь, я обиженный? Я так жил, что дай Бог всякому. И вот потому хочу еще жить…
– Да, – сказал Горга. – Это верно. Жить еще охота. И чего нам не жить? – Он широко повел рукой. – Вот так хотя бы… Ладно, наши ведь что-нибудь придумают. Наверняка. А?
– Придумать-то они уже придумали. Только не то, что нужно. Они решили: раз все равно пропадать, надо стукнуть по тем.
– А что? – сказал Горга.
– То, что скорее всего мы при этом погорим сами. Не это надо делать. Надо поскорей направить все эти бомбоносцы на солнце или еще подальше – и пусть там сгорят.
– Мы направим. Ну а те?
– А им тоже не лучше. И ведь есть же какая-то связь с ними. Значит, можно объяснить им, договориться…
– А, – сказал Горга и махнул рукой. – Связь-то есть. Тыщу лет болтают. Договариваются. И все никак не договорятся. И сейчас лучше не станет.
– Сейчас дело куда серьезнее…
– Давай лучше выпьем, пока живы. Эй, не напирайте, не топчитесь по живому…
– Договориться! – сказал актер. – Диалог – это прекрасно. Я посоветуюсь с нашим старшим. Он вхож…
– Вот чего-то у меня эта штука все время портится, – сказал экс-чемпион, дуя на слуховую капсулу. – Не от твоего ли этого, а? От того, о чем ты тут рассказывал. Послушай, – вдруг встревожился он, – а она не рванет у меня в ухе? Я бы выкинул, понимаешь, но без нее я и вовсе не слышу. И зубы у меня золотые, с ними как?
– Зря ты меня расстроил, – сказал Горга, – а я и поспорить с тобою по-настоящему не могу. Я – что, мое дело – убить красиво, аккуратно, это я умею…
Уже совсем стемнело, и огоньки на небе казались яркими, как никогда еще, и люди на Рынке теперь поглядывали на них не как обычно, с равнодушием – а опасливо, и становилось людям зябко и неуютно, хотя вечер был теплым и мягкий покой шел от земли…
Глава седьмая
Погруженная в мысли, Мин Алика даже не заметила, как кончился так называемый парк и начался пустырь. Это произошло постепенно: все меньше попадалось деревьев, зато все больше – сочного, кустистого бурьяна; покрытая многоугольными плитками аллея оборвалась, дальше шла убитая множеством ног плотная земля. Все больше людей встречалось, и в одиночку, и группами; но уже стемнело, и она не обращала на них внимания, хотя и чувствовала, что к ней приглядываются. Однако ее не трогали, а ей самой, занятой мыслями новыми для нее, необычными и оттого столь привлекательными, что расставаться с ними не хотелось даже на краткий миг, – ей здесь сейчас было куда приятней, чем на гремящих магистралях.