Токио не принимает
Шрифт:
– Ну, не будьте так жестоки к мужу. Всем нам известны его недостатки, и если бы не он, а кто-то другой присматривал за ребенком в тот день, трагедии не случилось бы. Но вы не должны мучить себя подобными мыслями. Обвинения в его адрес не вернут вам Катю. В конце концов, он ведь страдает не меньше вашего. В такое тяжелое время вы должны как никогда любить и поддерживать друг друга.
То, что муж страдает от потери дочери, казалось всем абсолютно бесспорным. Он покончил с отшельничеством и вновь начал пить в компании друзей. И получал большое удовольствие от сочувствия, с которым товарищи относились к нему. Входя в бар, он притворно сгибался, словно под тяжестью гнетущей беды, и посетители молча расступались, чтобы дать ему место за стойкой. Они трепали его по плечу и подавали незаметно знак бармену, чтоб тот принес его любимую выпивку. Виктор мало говорил, но много пил.
Поздно вечером друзья помогали ему добраться до дома, и он сердечно прощался с ними у порога.
– Огромное вам спасибо. Вы не знаете, что значит для меня наша дружба в такое… ужасное время.
Муж заботливо и с любовью относился к жене, порой впадая в меланхолическое состояние и удивляя её своей унылой нелюдимостью.
«Во всей этой грустной истории есть по крайней мере один положительный момент, – размышляла женщина в те минуты, когда тоска не слишком сильно угнетала ее. – Выходит, в черные дни я могу все-таки положиться на мужа».
Но такие мгновения случались нечасто. Боль от потери любимой дочери с крестом на шее редко отпускала мать и становилась все невыносимей.
Новости из городка редко доходили до центральных газет. Может быть, в силу этих причин никто не соотнес находку в угольном вагоне, остановившемся в Катовице, за пятьдесят километров от Бытома, с пропажей ребенка в несчастном семействе.
Разумеется, записка, прикрепленная к руке девочки, не способствовала проведению каких-либо расследований. Итак, рабочий, обнаруживший девочку в перепачканной углем коробке (слава Богу, что так случилось! – ведь малютка могла бы легко погибнуть во время выгрузки из вагона), нашел ей пристанище в доме своей сестры и её мужа, которые не имели детей и очень переживали по этому поводу.
Сначала их беспокоил крест на шее ребенка.
– Жуть берет при виде такого, – говорили родственники новой матери, когда все семейство собралось вокруг кухонного стола, куда поставили коробку, привезенную со станции. Однако страхи вскоре прошли, и ребенка стали считать родным в новом доме.
Человек, которого Катя теперь называла отцом, служил страховым агентом и каждый день уходил на работу с пакетом, в который заботливая жена упаковывала ему обед. Она также не забывала нежно поцеловать его перед уходом. Женщина старательно ухаживала за небольшим милым домиком и зарабатывала кое-какие деньги пошивом одежды. Теперь она, разумеется, посвящала большую часть своего времени заботам о маленькой Кате, которую полюбила, как родную дочь.
Катя росла умным, но замкнутым ребенком, не всегда отвечая взаимностью на любовь родителей. Вежливая и уважительная, она любила в выходные пойти с папой и мамой пообедать на главную площадь города перед гостиницей «Варта», но не чувствовала себя родной в новой семье и не хотела притворяться.
По вечерам после школы Катя помогала матери. Девочка проявила склонность к этому мастерству. Сначала она просто исправляла порванные швы. Заметив, как талантливо девочка делает свою работу, мать стала доверять ей более сложные вещи. Вскоре, будучи еще подростком, она сама начала шить рубашки и платья. Катя умела так взглянуть на человека, что сразу запоминала форму фигуры, текстуру, нарушение симметрии, индивидуальные отличительные особенности, и в силу этого сшитая ею одежда всегда подходила заказчику и радовала его, так как полностью соответствовала его характеру. Катя способствовала процветанию бизнеса матери. Заказы поступали постоянно в больших количествах, и у девочки уже просто не хватало времени делать уроки.
Однажды какая-то женщина попросила её сшить ей покрывало. Они с мужем собирались справить сороковую годовщину свадьбы, и она решила по этому случаю приобрести нечто необычное.
– Люди очень хвалят вас, – обратилась она к матери с дочкой, угощая их кофе у себя в гостиной, где на полу лежала старая собака. – Мне нужно самое лучшее качество. А уж заплачу я вам хорошо.
Катя почти не слушала женщину. Она бродила по комнате, рассматривая вещи и прикасаясь к ним. Девочку заинтересовали старые фотографии мужа и жены. На одной они совсем молодые стояли радом, явно смущаясь, а на другой около них уже находились три долговязых мальчугана. На черно-белых фотографиях шестидесятых годов появлялись новые персонажи. Катя внимательно рассматривала их. Все больше семей отпочковывались от первоначальной пары и жили уже собственной жизнью. Появлялись внуки и правнуки.
– Можно посмотреть вашу кровать? – спросила вдруг девочка, перебив хозяйку дома.
– О, полагаю, вам надо измерить ее, – воскликнула пожилая женщина. – Я об этом и не подумала.
Они поднялись по лестнице. У двери хозяйка смущенно улыбнулась и хотела сначала прибрать в комнате, однако Катя вошла туда вслед за ней и увидела разбросанное белье и неубранную постель.
– Обычно я навожу здесь порядок с самого утра, – пыхтела дама, – просто сегодня забыла в связи с вашим приходом.
Катя села на кровать и надолго задумалась. Обе женщины вопросительно смотрели на нее.
– Ты хочешь измерить кровать?
– Нет.
В тот же день Катя приступила к работе. Она сшила большое покрывало из мягкой светлой хлопковой ткани с подбивкой. Затем начала работать над рисунком. Она замыслила большой яркий коллаж, изображавший заказчицу и её мужа стоящими среди домов с печными трубами, а над их головами в густой зелени деревьев сидят птицы, прыгают белки и весело летают пчелы. На муже белая рубашка и черный жилет, как на фотографиях. Он держится гордо и осанисто, словно средневековые польские короли на церковных фресках. На жене – затейливо расшитая блузка и юбка. Одной рукой она прикасается к стволу дерева, и, несмотря на всю её солидность, в ней чувствуется некая женская легкомысленность. У их ног, на земле, покрытой вереском и маковыми цветами, стоит миниатюрный домик, скопированный Катей с оригинала. Он немного приукрашен, но вполне узнаваем. Сбоку от него находятся две кофейные чашки, из которых они пили в то утро, а на другой стороне забавно изображена собака. Живописная картина обрамлена яркими цветами, для изображения которых Катя использовала золотую нить в стиле силезских вышивальщиц.
Изделие поразило заказчицу.
– Я хотела что-то более традиционное, – нахмурилась она. – Я там не похожа на себя. Теперь я гораздо старше и не ношу такую яркую одежду! Но работа в целом очень хороша. Надеюсь, зимой нам будет тепло.
Она щедро заплатила портнихам, и они отправились домой.
Через несколько недель до Кати и её матери стали доходить слухи о сшитом покрывале. Говорили, что, отпраздновав юбилей совместной жизни, пожилая дама и её муж обрели спокойный и глубокий сон под новым покрывалом. Они больше не просыпались ночью и даже почувствовали друг к другу половое влечение, о котором уже давно забыли. Теперь во всех кафе Катовице люди говорили только о покрывале Кати и её чудесных лечебных свойствах. Вскоре на девочку посыпались новые заказы.
Покрывала стали основой семейного пошивочного бизнеса. Они отвергли другие заказы и стали заниматься только покрывалами, за каждое из которых просили теперь сотни злотых. Заказчики приходили в полной уверенности, что покупают не просто постельные принадлежности: их беседы с Катей носили характер терапевтических сеансов, во время которых они изливали ей душу, а она с умным видом внимательно слушала клиентов и не перебивала. Покрывала Кати грели ночью и несли облегчение людям: лечили бессонницу, помогали от застарелых хронических заболеваний, возвращали любовь пожилым семейным парам, а тем, кто уже давно отчаялся завести детей, посылали ребенка.