Токийские легенды (Tokyo kitanshu)
Шрифт:
Опять тишина. Долгая. «Видимо, она по-прежнему на меня сердится», — подумал он.
— В принципе, никаких дел у меня нет. Хорошо, если ты жива-здорова.
— Подожди, — вымолвила она. По ее голосу он понял: сестра беззвучно плакала с трубкой в руках. — Извини, ты бы не мог немного подождать?
Опять повисла тишина. Все это время он прижимал трубку к уху. Но там не было слышно ничего. Ни единого признака жизни. Затем сестра сказала:
— У тебя сейчас есть время?
— Есть. Сегодня выходной.
— Ничего, если я к тебе приеду?
— Приезжай. Встречу на станции.
Через час он подобрал сестру на станции и отвез к себе. После десяти лет разлуки ни он, ни она не могли не увидеть, что оба постарели. Годы брали свое. И внешний облик, как в зеркале, отражал эти перемены. Сестра оставалась стройна, стильна и выглядела лет на пять моложе своего возраста. Но во впалости щек угадывалась уже не такая строгость, как прежде. Пронзительные черные глаза слегка потускнели. Настройщик тоже держался моложе своих лет, но и при первом взгляде было видно, как отступают края его шевелюры. В машине брат и сестра от неловкости обменивались банальными фразами: как работа, здоровы ли дети. Вести об общих знакомых, родителях. Когда вошли в квартиру, настройщик поставил чайник на кухне.
— До сих пор играешь? — спросила она, увидев инструмент в гостиной.
— Как хобби. И только легкие мелодии. Если посложнее, пальцы уже не бегают.
Она открыла крышку фортепиано и опустила пальцы на стертые клавиши.
— Думала, ты со временем станешь великим пианистом.
— Музыкальный мир — могила вундеркиндов, — сказал он, засыпая зерна в кофемолку. — Разумеется, мне было очень жаль. Даже не мечтать стать пианистом. Само собой, расстроился. Казалось, все накопленное пошло прахом. Даже захотелось как-то раствориться в чем-нибудь. Но, если задуматься, слух у меня чутче пальцев. Исполнителей лучше меня — хоть отбавляй, а вот такой острый слух еще надо поискать. Я это понял почти сразу, как поступил в консерваторию. Вот и подумал: чем становиться второсортным пианистом, мне же будет лучше стать первоклассным настройщиком.
Он достал из холодильника сливки для кофе, перелил их в фарфоровый кувшинчик.
— И странное дело. Решив стать настройщиком, я, наоборот, стал с удовольствием играть на пианино. Ведь с детских лет я изо всех сил учился играть. Мне по-своему было интересно прибавлять в мастерстве, повторяя упражнения снова и снова. Но при этом я не помню, чтобы хоть раз играл на пианино с удовольствием. Я лишь садился за клавиши, чтобы одолеть сложный пассаж. Чтоб играть без ошибок, в пальцах не путаться, восхищать людей. Но вот расставшись с мыслью о карьере пианиста, я наконец постиг радость исполнения музыки. Оказывается, музыка — прекрасна. Казалось, у меня гора с плеч свалилась. Но пока я нес эту ношу, никак ее не ощущал.
— Ты ни разу не говорил мне об этом.
— Разве?
Сестра молча покачала головой. «Может, и так, — подумал он. — Может, действительно не говорил. По крайней мере так».
— То же самое было, когда я обнаружил, что гей, — продолжал он. — Я сразу разрешил несколько внутренних сомнений, которые никак не мог уравновесить. «Вот оно как!.. Так вот по какой причине!..» И мне стало намного легче. Будто вдруг растаял туман и проступил пейзаж. После того как я расстался с мечтой стать пианистом и признался в собственной гомосексуальности, окружающие, пожалуй, во мне разочаровались. Однако я хочу, чтобы они поняли: сделав это, я наконец-то смог вернуться к собственному «я». К естественной форме себя.
Он поставил перед сестрой кофейную чашку. Сам сел рядом на диван с кружкой в руке.
— Пожалуй, мне следовало получше разобраться в тебе, — сказала сестра. — Но перед этим было бы неплохо, если ты бы нам все объяснил. Рассказал как на духу. Что ты думал в то время…
— Да не хотел я никому ничего объяснять, — перебил ее настройщик. — Хотел, чтобы меня поняли безо всяких объяснений. Особенно ты. Моя сестра.
Она молчала. Сказал он:
— В ту пору я нисколько не думал о настроении окружавших меня людей. Мне просто было не до того.
От воспоминаний голос его дрогнул. Хотелось расплакаться, но он сдержался. И продолжил:
— Моя жизнь как-то вдруг перевернулась вверх дном. Я едва цеплялся, чтобы меня не столкнуло с подножки. Очень боялся. Было жутко. Какие тут объяснения? Казалось, я лечу в пропасть. Поэтому я просто хотел, чтобы меня поняли. И крепко обняли. Без каких-либо доводов и объяснений. Но никто…
Сестра закрыла руками лицо. Ее плечи дрогнули, она бесшумно зарыдала. Настройщик нежно опустил руку ей на плечо.
— Прости, — сказала она.
— Ладно, чего уж там, — ответил он. Налил в кофе сливки, размешал и медленно, чтобы успокоиться, стал пить. — Незачем плакать. Я тоже был хорош.
— Послушай, а с чего это ты сегодня позвонил? — Сестра подняла голову и посмотрела ему в лицо.
— Сегодня?
— Десять лет не звонил, а тут именно сегодня…
— Да так… Кое-что произошло, вот и подумал о сестрице. Как она там? Вот бы услышать ее голос. Только и всего.
— То есть ты ни от кого ничего не слышал?
В голосе сестры слышались особенные нотки, и он насторожился.
— Нет, ни от кого и ничего. А что случилось? Сестра помолчала, как бы собираясь с духом. Он терпеливо ждал.
— Дело в том, что я завтра ложусь в больницу.
— В больницу?
— Послезавтра операция. Рак груди. Отрежут правую сторону. Полностью. При этом никто не знает, остановит это развитие опухоли или нет. Непонятно, пока не удалишь.
Настройщик долго не мог вымолвить ни слова. Продолжая обнимать сестру, он бессмысленно разглядывал обстановку гостиной: часы, вазу, календарь, стереосистему, пульт. Вроде бы привычные предметы в привычной комнате, но расстояние между ними почему-то не улавливалось.
— Долго колебалась, сообщать тебе или не стоит, — сказала сестра. — Но мне в конце концов показалось, что лучше не сообщать, вот я и молчала. Очень хотела с тобой увидеться. Думала, обязательно нужно хотя бы раз не спеша поговорить. Тем более есть за что извиниться. Но… не по такой же причине встречаться спустя много лет. Понимаешь, о чем я?