Токсичная кровь
Шрифт:
— А что вы ели перед тем, как сюда попасть? — обратился я к мужу женщины лет тридцати пяти.
— Ни вспученных консервов, ни мяса, ни грибов, ни рыбы я не ел, — ответил он. — Мы ели мидии. Ужинали в ресторане по случаю годовщины нашей свадьбы.
— И все? Больше до самого попадания в больницу вы ничего не ели?
— Нет, — ответил он. — Разве что на ночь стакан молока выпил…
— А вот мидии-то как раз и могут быть опасны, — заметила пожилая дама интеллигентного вида. — Они фильтруют воду, поглощая планктон, а планктон вырабатывает сакситоксин. Это такое вещество нервно-паралитического действия, а по сути, мощнейший яд. И как только такая мидия-фильтр накопит в себе достаточное количество
— Значит, это мы мидиями отравились? — всполошился мужчина, поглядывая на свою супругу.
— Вы, может быть, и мидиями, — заметил больной, на кровати которого сидела молчаливая девочка-подросток. — А я моллюсков этих никогда не ел и не собираюсь пробовать.
— И я не ел и не собираюсь, — громко произнес старик Храмов. — Пусть их буржуи едят и разные там моральные и физические извращенцы…
— А при чем тут моральные и физические извращенцы? Да мы с супругой и ели-то их всего третий или четвертый раз в жизни, — оправдывающимся тоном произнес мужчина. — И никакие мы не извращенцы.
— И не буржуи, — добавила его супруга.
— Не обращайте на него внимания, — сказал молодой парень, к которому пришла женщина с хозяйственной сумкой. Он приподнялся на кровати и посмотрел в сторону старика Храмова. — Этот дед — сам по себе уже очень ядовитая личность. От одного разговора с ним запросто отравиться можно. Весь ядом изошел. Сам себя и отравил. Его половина Измайлова знает как склочника и клеветника…
— Да что ты мелешь, сопляк! — не выдержав, повернулся к нему Лавр Михайлович и буквально стал испепелять взглядом парня. — Это я-то склочник и клеветник?! Что, у тебя и факты конкретные есть, что я на кого-то напраслину возвожу? — Не дождавшись от парня ответа, он продолжил свой возмущенный монолог: — Да тебя еще и в помине не было, когда я уже за фрезерным станком стоял, изготавливая детали для нужд родной Советской страны. И страна тогда была — не чета этой, что сейчас. Порядок был всюду. А страха не было. Совесть в людях была и стыд, и не хапал каждый всяк себе по самое горло. И все нашу страну уважали и боялись.
— Это правда, — подал голос седой мужчина у стенки. — Такую державу потеряли! Взять хотя бы тот же самый многострадальный Донбасс. Разве в советское время стали бы опасаться каких-то санкций? Или Америку, к примеру? Ввели бы войска и навели порядок.
— Простите, а где вы ели мидии? — спросил я мужчину, который отмечал с супругой годовщину свадьбы в ресторане.
— Ресторан называется «Тонкая штучка». Он на улице Первомайской, — ответил он.
— Позвольте узнать, как вас зовут и ваш адрес, — попросил я.
— Да ради бога! Та же улица Первомайская, дом четыре. Большая такая п-образная «сталинка». А зовут меня Слепнев Борис Анатольевич. Москвич, сорок один год.
— А ваше имя и адрес, будьте добры? — обратился я к парню.
— Самохин Сергей. Верхняя Первомайская, дом сорок четыре, — ответил парень. И, предвосхищая мой следующий вопрос, добавил: — Частный предприниматель. Мидий, перед тем как попасть сюда, не ел, хотя и пробовал их пару раз. Не понравились. Не наша эта еда, не русская. Желудок к ней не привычен. А обедал я щами со сметаной и пюре с котлетами, что приготовила моя мама. Ужинал жареной картошкой со свининой, также домашнего приготовления, пил домашний квас. Прихватило где-то в десять вечера или около того. Два часа после этого провел в туалете практически безвылазно. Потом мама вызвала «Скорую помощь»…
— А вы? — обратился я к седому мужчине. За него ответила пожилая дама: — Мой муж — владелец фармацевтического центра. Его зовут Черкасов Вадим Афанасьевич. Живем мы на Сиреневом бульваре, дом двадцать восемь. На ужин ели овощной салат…
— Со
— А ваше имя и адрес можно узнать? — спросил я мужчину, на кровати которого сидела безмолвная девочка-подросток.
— Отчего же нельзя, можно, — сказал мужчина и приподнялся, что для него было, очевидно, не просто, поскольку он сморщился от боли. — Живу я с дочерью на Девятой Парковой, дом сорок. Работаю продавцом на продовольственном рынке, что на пересечении Сиреневого бульвара и Пятнадцатой Парковой. Зовут меня Александр Иванович Кондратенко. Обедал я вчера всухомятку, ел с черным хлебом полукопченые колбаски «Охотничьи» по триста десять рублей за кило и запивал бочковым пивом. Свежим, кстати сказать, пивом. На ужин ели вместе с дочерью, салат из помидоров и огурцов с луком и подсолнечным маслом. Как поел — сразу прихватило: тошнота, понос, голова заболела страшно, потеть начал, будто у меня температура градусов под сорок. А вот дочери, слава богу, ничего…
— Спасибо, — сказал я, обращаясь ко всем присутствующим.
— Мне кажется, я вас знаю, — вдруг сказала пожилая дама, супруга Вадима Афанасьевича Черкасова. — Это вы ведь в прошлом году вели журналистское расследование по убийству заведующего экспериментальной лабораторией Рудольфа Фокина в Институте неврологии имени Кожевникова при МГУ? И с вашим прямым участием был найден и уличен убийца, которым оказался замдиректора по науке. Кажется, ваш телеканал называется «Авокадо», верно?
— Все так, — скромно ответил я.
— А теперь вы ведете расследование наших отравлений?
— Да, у меня от начальства именно такое поручение.
— Тогда вы и правда можете помочь. Покажите всей Москве, какое безобразие тут творится. Мой муж уже почти сутки лежит, а кроме промывания желудка, никакой помощи не получил. Ну, кровь еще на анализ взяли. И мочу. А где результаты анализов? И будут ли они вообще?
— Я думаю, что скоро специалисты определят, чем конкретно отравились ваши родственники, — сказал я. — А я со своей стороны обещаю, что проблема отравлений в Измайлове станет достоянием как можно большего числа москвичей. После чего, уверяю вас, уже никому не удастся эту проблему замолчать или как-то утаить, если чиновниками от медицины будет поставлена такая задача.
— Прессе рот не заткнешь! — неожиданно высказал свое мнение старик Храмов. — Пятая власть! Слава богу, прошли те времена, когда нам рты затыкали. Сегодня мы имеем право открыто заявлять об имеющихся недостатках и творящихся безобразиях!
— Скажите, а поснимать вас я немного могу? — спросил я, обращаясь ко всем присутствующим.
— Давай, коли надо…
— А что, снимай, язви их в душу…
— Только ракурс возьми… какой-нибудь, получше…
В следующей палате лежали тяжелые больные. Под одной из коек убирала грязновато-коричневую поносную лужицу женщина в белом халате, совсем не похожая на нянечку или медсестру. Очевидно, это была супруга больного мужчины, лежавшего с закрытыми глазами в синих ободках и судорожно хватавшего ртом воздух. Приставать с расспросами к этой женщине я не стал: ей хватает забот и без меня…
Другому больному, пузатому мужчине с клочками пушистых волос на шишковатой голове, меняли постельное белье. Две женщины сначала поворачивали его на один бок, потом на другой, вытаскивая из-под него промокшую простыню. Новую стелили так же. Мужчина пучил глаза, полные тоски и стыда, и пытался хоть как-то помочь женщинам, но у него ничего не получалось: телом своим он практически не владел.
Третий больной, у которого посетителей не было, то ли спал, то ли пребывал в полном беспамятстве. Линолеум под его койкой был весь в грязных разводах. В общем, запашок в палате стоял еще тот.