Только для меня
Шрифт:
– Не стоит, Борис Петрович, – придержал Влад Кудрявцева, снова было кинувшегося к дочери. – По-крайней мере сейчас.
Тот, шумно дыша, кинул на него дикий взгляд и резко развернулся к младшей, которая продолжала сидеть на месте, не жива ни мертва. Навис над ней коршуном, уперевшись руками в стол, и тоном, которым скорее общаются со своим злейшим врагом, чем с родным ребёнком, прорычал:
– Какого чёрта ты здесь забыла, Соня? Зачем явилась?! Жизнь мне испортить, да?! Мало вы мне с матерью кровь сворачивали, так ты добавить решила?!
От
– У тебя, вообще, совесть есть?! – продолжал давить Петрович, напрасно считая, что его прессинг исправит ситуацию. – А уважение? Или ты, как и мать, только о себе думаешь?! – от переизбытка чувств хлопнул по столу с такой силой, что тот чуть не сложился пополам. – Зачем к Тоне полезла, а? Зачем?! На что надеялась? На то, что я тебя сейчас обниму по-отечески и в семью свою ввиду? Думаешь, что нужна мне?!
На Соню было больно смотреть, но Баженов не отрывал от неё взгляда, не собираясь отказываться от шанса убедиться в своих подозрениях. Ждал, когда маска спадёт с её ангельского личика и наружу выйдет она настоящая, а вместе с ней и мотивы её появления в их жизни. Только время шло, а ничего подобного не происходило. Только наблюдать за ней становилось всё тяжелее. От девчонки будто одна оболочка с каждой секундой оставалась.
– Тебя об этом мать надоумила, да? Какого хрена она вечно суёт свой нос туда, куда её не просят?! Мы же договорились, чтобы она с тобой не лезла ко мне и моей семье взамен на твоё содержание! Или вам бабок моих мало было?! Ты поэтому явилась, да?! – тесть брата зло усмехнулся, достал из заднего кармана брюк бумажник и, не глядя, кинул на стол перед ней стопку купюр разного тысячного номинала. – На! Возьми и исчезни! И матери своей то же самое передай, а ко мне и моей семье больше не лезьте, поняла меня?!
София медленно перевела взгляд с отца на деньги, лежащие перед ней. Какое-то время их рассматривала и, когда Влад уже было решил, что она их возьмёт, ощущая вместо удовлетворения за свою правоту странную горечь, девушка выпрямилась, тяжело поднялась со стула и снова посмотрела на Кудрявцева. И если ещё минуту назад в её глазах плескалась боль напополам с тоской, страхом и грустью, то сейчас они были пусты. Безжизненными даже. Страшное, на самом деле, зрелище или безупречная актёрская игра, достойная оскара. Мужчина так и не смог понять к чему склоняется больше.
– Мама умерла полтора года назад, – тихим бесцветным голосом произнесла девчонка, но её, кажется, слышали абсолютно все. – Не говори о ней больше в таком тоне, пожалуйста, – неожиданно повернулась к нему и Владлен неосознанно пропал в этом пустом небесном взоре. – Простите. За всё.
Затем она обошла по дуге оглушённого новостью отца и вышла из комнаты. Через несколько секунд открылась и закрылась входная дверь. Деньги же так и остались лежать на столе
– Присядь, Борис Петрович, – предложил Баженов, заметив, как тот, морщась, потирает грудь в районе сердца. – Таблеточку, может, тебе какую дать?
Злость с тестя брата слетела мгновенно, стоило только девчонке, как он и просил, исчезнуть. Осталась обречённость, вина и сожаление. Только, судя по всему, не от того, что наговорил, а от того, что его самая большая тайна вскрылась. И это Владу, чего греха таить, не особо понравилось.
– Лучше сразу мышьяка, – вздохнул Кудрявцев.
– Поздно уже для этого. Теперь остаётся только расхлёбывать и объясняться.
Петрович посмотрел в сторону старшей дочери, нетвёрдым шагом направился к ней и на этот раз Баженов не стал его удерживать. Продолжил стоять на своём месте, наблюдая за тем, как за окном всё ещё летит снег, и радуясь, что племянник сегодня решил остаться в гостях у его родителей и не является свидетелем происходящего. Ещё не хватало ребёнку психику портить и видеть как мама, плача, ругается с его любимым дедушкой.
– Папа, я совершенно не понимаю, как ты мог так поступить? Как?! Ты же… А мама… За что? Почему?!
– Тонечка…
– Я же на вас всегда как на икону смотрела! Хотела также полюбить раз и на всю жизнь! Мне подружки завидовали из-за того, какие у меня родители крепкая и любящая друг друга пара! А теперь… Теперь…
– Милая, между мной и твоей мамой всё так и есть! Я её больше жизни люблю и это никто и ничто никогда не изме…
Тоня нервно хохотнула и всхлипнула.
– Не изменит, да? Не изменит?! Точно также, как ты ей не изменял?! А это тогда что? Почему ты на этих фотографиях?! Почему, пап?! Почему обнимаешь другую женщину?! Почему вы выглядите как семья?!
– Это была ошибка… Очень большая ошибка, Тоня! Я жалею о ней каждое мгновение с тех пор, понимаешь?! Если бы я мог, то всё бы исправил и ты бы никогда не узна…
– Боже, папа, ты, вообще, себя слышишь?! Какая ошибка? Какое сожаление? Какое "никогда бы не узнала"? Тебя только это волнует, да? То, что правда вскрылась, а не то, что ты натворил и продолжаешь творить до сих пор?! За что ты так с этой девочкой обошёлся сейчас? За что?! Она не виновата в твоих, как ты говоришь, ошибках! Виноват в них только ты!
Тут, сколько бы подозрений и вопросов девчонка не вызывала, Тоня была права. Она, действительно, была ни при чём. На измену Петровича не толкала и скрывать вторую семью столько лет явно не заставляла. Вина в этом лежала только на одном человеке, пытающегося сейчас отчаянно и бессмысленно оправдаться.
– А если бы она не появилась сегодня, то ты бы так и продолжал молчать, да? Продолжал быть примерным семьянином? Продолжал обманывать всех вокруг и, самое главное, маму?!
– Доченька, маме не нужно об этом знать. Ей нельзя волноваться, помнишь? Она только недавно с операции и…