Только любовь
Шрифт:
– Ты сказала сама – это месть. Ранено самолюбие. Оно велит отплатить, причинив боль. Не важно, как и за что, – осторожно вмешался Горад. – Ощущение собственной слабости, страх унижения, чувство неполноценности.
– Знаю. Я все поняла и простила, но я… Когда я поняла, что Эрл жив… Когда мы снова встретились, я…
Постепенно Горад понял -Руни винила себя в той далекой истории. Она считала: то чувство, которое вспыхнуло в ней, притянуло несчастье. И, испытав его, Руни снова накличет на мужа беду. Пока она себе запрещает быть женщиной, Эрл будет жить. Отсюда – мощный
Искусственно созданный холод, спокойная сдержанность, стали красивою маской, скрывающей нежность. Они привлекали, суля непонятную тайну. Та ласка, которую Руни давала, способность мгновенно откликнуться на состояние мужа, стремление чем-то порадовать, значили больше, чем тайные страхи. Горад хорошо понимал, почему Эрл любил жену и не считал их союз неудачным.
Прими Руни сделанный выбор как должное, все было бы хорошо. Но она, на словах отрицая вину, продолжала терзать себя мыслями, что мужу с ней плохо. Внушала себе, что она не такая, какой должна быть.
Эрл, чувствуя, что с женой что-то не так, поначалу пытался понять, в чем причина. Потом, устав бороться с ее страхом, стал отдаляться, усилив ее неуверенность. Приход Иланы стал самой последнею каплей, переполнившей чашу терпения.
– Если он хочет быть с ней, я уйду.
– Почему ты решила, что больше ему не нужна?
– Я все видела. Там, в подземелье…
– Что именно?
Задав вопрос, Горад предполагал, каков будет ответ. Удивило не то, что она рассказала ему, а как именно. Жестко, язвительно и иронично. Отбросив привычную сдержанность, Руни себе разрешила испытывать злость. Она долго ее отрицала в себе, не желая признать, а теперь злоба вдруг прорвалась на поверхность, рождая желание мстить за всю боль, что она испытала в своей жизни.
– Ты его любишь?
– Люблю. Но, наверно, не так, как он хочет, – ответ прозвучал саркастично.
– Откуда ты знаешь?
– Я видела. Все.
– Тебе больно, и ты не хочешь страдать. Тебе кажется, что, обвиняя других, ты найдешь покой? Это не так. Решив мстить, ты разрушишь себя.
– Я не мщу. Я даю им свободу.
– Нет, мстишь. Ты стремишься его наказать. Отплатить за ту боль, что сейчас испытала. Уйдя из его жизни, ты отомстишь. Пусть терзается, что потерял тебя из-за минутной оплошности, так? Пусть всю жизнь сожалеет о сделанной глупости?
Горад считал, что его слова вызовут бурный протест. Тяжело признать то, что так долго в себе подавлял. Чтобы это понять и принять, нужно время. Но Руни не спорила. Слезы, которые непроизвольно текли по щекам, уже высохли. Слова ее удивили, заставив взглянуть по-другому на все, что она говорила. Горад видел, как ее щеки вдруг вспыхнули бледным румянцем, который постепенно покрыл лицо, шею и приоткрытую грудь.
– Я не мщу. Просто очень хочу, чтобы он не терзался. Со мной, без меня, лишь бы он жил и был счастлив, – тихо сказала она, отвечая, скорее, самой себе, чем собеседнику. – Если так будет, то я… Смогу жить.
Руни не притворялась. Ответ прозвучал без обиды, претензий и боли. Она приняла ситуацию. Давний запрет быть плохой оказался снят, и страх куда-то ушел. Все нелепые домыслы, что отравляли ей жизнь, растворились. Осталось лишь чувство любви, погребенное под толстым слоем людских предрассудков.
– Ты веришь своим словам?
– Да. Я так чувствую.
– Ты хорошо понимаешь, что было. Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили. И ты возвращаешься, чтобы жить дальше, – сменив тон, закончил Горад. – Ты находишься здесь и сейчас. Ты вольна поступать, как захочешь. Я рядом, но я ничего не меняю.
Вздохнув, Руни недоуменно взглянула вокруг.
– Люк… Защита… Свитки… – автоматически проговорила она, скользя взглядом по разным предметам. – Мы в зале Запретного. Так?
Ее голос был полон тепла и неведомой силы. Руни еще не совсем осознала, что с ней сейчас было и где она, но начала выходить из того состояния, в котором раньше была. Изменения были разительны.
– Что сейчас было?
– Я ввел тебя в транс. Без согласия. Нарушив наши законы.
– И ты сожалеешь?
– Ничуть. Я рад, что ты мне доверилась.
– А мне неловко. Есть вещи, которые лучше не проговаривать вслух.
– Для чего же тогда существуют друзья? – отшутился Горад.
– Ты не понял меня. Мои тайны – мои, а вот то, что я видела в «зеркале»…
– Значит намного меньше, чем ты полагаешь. Поверь! Все мы делаем глупости.
– Мы?
– Сильный пол.
Вспышка белого пламени была почти незаметной. Язык «огня» светлой тенью взметнулся над люком и сразу опал вниз, обдав сухим жарким теплом. «Вздох», который донесся из люка за ним следом, вряд ли могло издавать существо, наделенное телом. Пол дрогнул, листы разлетелись, а с полок посыпались цисты и книги. Загадочный вихрь, порожденный внутри катакомб, попытался проникнуть в зал, но не сумел, и теперь должен был отступить.
– Горад, ты это видел?
– Почти. Я, скорее, почувствовал.
– Что это было?
– Не знаю, но очень хочу посмотреть.
– Я с тобой.
Крышка люка осталась открытой, но холода не было. У края Руни спросила:
– Ты что-нибудь чувствуешь?
– Нет.
– И я тоже не чувствую. Нет ни холода, ни страха.
– Я спущусь вниз, посмотрю, что там, – решил Горад, удивленный открытием. – Жди наверху. Если что-то пойдет не так, я дам сигнал.
– Хорошо.
Оба были уверены: им ничего не грозит. Страх, царивший внутри катакомб, растворился, исчез. Его нет.
– Ты где? – вскоре окликнула Руни Горада, нагнувшись над люком.
– Здесь!
– Что там?
– Вообще ничего! Так же, как в верхнем зале: спокойно, тепло и уютно!
– Я тоже спущусь!
– Хорошо!
Но спуститься она не успела. Услышала, как открывается дверь зала, Руни решила остаться у люка. Ночной визит настораживал. Чужой не может войти в зал Запретного. Это мог быть кто-нибудь из ребят или некий сообщник Мелена, оставшийся им неизвестным. Второй вариант обещал неприятности.